— Собачки! Вперед!
Движение вперед осуществляется в два приема: услышав слово «собачки», мои четвероногие спутники напрягают мышцы (которые становятся похожими на сжатые пружины), а затем, услышав слово «вперед», приводят эти пружины в действие. Я в тот же миг изо всех сил толкаю сани вперед, чтобы придать им импульс. В результате таких действий собаки вместе со мной передвигают сани на несколько метров и затем останавливаются. Я опять блокирую сани. И так далее, метр за метром… Я весь в поту. К счастью, у меня есть два термоса с горячей водой, которую я смешиваю со снегом, чтобы иметь возможность пить много и часто, иначе не избежать судорог. Собаки, в свою очередь, едят много снега. Поднимаясь по склону, нам попадается все больше и больше деревьев, вырванных с корнями во время ужасной бури, которые сдерживают наше продвижение вперед. Этот лес не защищен рельефом местности, а потому открыт всем ветрам. Это своего рода гигантская настольная игра микадо, через которую нам нужно найти дорогу. Я почти выбился из сил, когда, наконец-таки добравшись до верхней точки перевала, мы делаем остановку.
Тем не менее вскоре нам приходится снова тронуться в путь, так как пот, которым пропитана моя одежда, застывает на ледяном воздухе, и после того, как мне было очень жарко, я начинаю дрожать от холода. Если только не разводить костер и не сушить одежду, у меня нет другого выхода, кроме как продолжать продвигаться вперед.
Спуск оказывается довольно крутым и трудным, с многочисленными деревьями, но, к счастью, северный ветер похозяйничал здесь мало и на этой стороне лишь немногие из деревьев вырваны с корнем. Единственный положительный момент — это толщина снежного покрова, при котором тормоз становится уже более-менее эффективным, однако спуск все-таки остается довольно плохим, и я устанавливаю новый личный рекорд падений.
Я стараюсь не думать об этом и, будучи фаталистом, ограничиваюсь тем, что преодолеваю трудности и препятствия метр за метром. Я штурмую препятствия с ожесточением, которое удесятеряет мои силы. Есть, по крайней мере, одна вещь, в которой я уверен, — я не поверну назад, а потому каждый преодоленный метр немножко приподнимает мне настроение.
После того как мы спустились довольно далеко по этому сильно заснеженному склону, у нас не остается другого выбора, кроме как попытаться проехать по своего рода ущелью, так как склон слева и справа от него уж слишком крутой и непроходимый. Наше продвижение вперед становится еще более затруднительным. Я разбиваю лицо в кровь при очередном падении, когда ударяюсь головой о дерево. Удар принял на себя нос, поэтому ледышки, застрявшие в моей бороде, окрасились в алый цвет, и это, наверное, придало ей экзотический вид… Мне все это ужасно надоело! Моим собакам — тоже, но они и не думают отступать и, не теряя мужества, делают все, о чем я их прошу.
Дно узкого ущелья, по которому мы продвигаемся, покрыто такой густой растительностью, что моим двум головным собакам приходится продираться через нее с немалым трудом.
Я решаю удлинить потяг и сделать Бюрку единственной головной собакой. После преодоления перевала она ведет себя очень сосредоточенно: она словно бы осознала весь масштаб трудностей, с которыми я сталкиваюсь, и, став единственной головной собакой, сразу же начинает относиться к своей роли очень серьезно. То, что она делает в течение следующего часа, является попросту потрясающим.
— Подумать только, а я еще сомневался в тебе, моя Бюрка…
Стоящий сразу же позади нее Мивук, похоже, ничуть не обижается. Более того, он восторженно наблюдает за тем, как действует его учительница, при этом наверняка осознавая, что в такой тяжелой ситуации нужно проявлять сплоченность!
Несколько раз двое из моих друзей-монголов, которые едут вереницей на лошадях, сжалившись, приходят мне на помощь, когда я застреваю между деревьями. Их своевременная помощь избавляет меня от необходимости разгружать сани, чтобы всего лишь суметь сдвинуть их с места! Мои проводники уже поняли, насколько мне трудно вписываться в слишком крутые повороты, однако двигаться по какому-то другому маршруту они не могут. Более того, местность становится все более труднопроходимой. Пытаться проехать здесь на санях, которые тянут ездовые собаки, так же нелегко, как пытаться загнать по лестнице стадо коров на Эйфелеву башню!
Уже далеко за полдень, когда мы наконец-таки выбираемся из этого ущелья и оказываемся в долине, которая выглядит более приветливо и в которой главной проблемой для нас является слишком толстый снежный покров. Метровый слой свежего сухого снега не так-то просто утрамбовать даже семи лошадям, а поскольку они ставят копыта в следы, оставленные впереди идущей лошадью, то в результате получается слишком узкая тропа для упряжки из десяти собак и нагруженных саней, которые весят более ста пятидесяти килограммов.
Когда мы наконец останавливаемся у места слияния этой долины с другой долиной и располагаемся лагерем, у меня иссякают последние силы. В течение доброй четверти часа я неподвижно сижу на снегу рядом с Бюркой, чувствуя себя неспособным даже пошевелиться. Все мое тело умоляет пощадить его.
— Спасибо, Бюрка! Спасибо! Ты была великолепна!
Она щурит глаза от удовольствия, и я, собрав оставшуюся силу воли, заставляю себя встать, чтобы снять упряжь со своих десяти четвероногих атлетов, накормить их и вообще позаботиться о них так, как они того заслуживают.
24
Разве могло мне прийти в голову, что всего лишь одной короткой ночи хватит для того, чтобы я набрался сил для дальнейшего путешествия? Природа творит чудеса. Обильная пища, шесть часов крепкого сна — и мое настроение снова становится боевым.
Мои друзья не отстают от меня, пусть даже мне и не сразу удается уговорить их снова отправиться в путь. Я путешествовал с эскимосами, индейцами, тофаларами, бурятами, эвенками и многими другими обитателями северных стран, которые я очень люблю, однако ни разу не встретил того, кому нравилось бы отправляться в путь с утра пораньше, да еще и без долгих сборов. Я же очень не люблю мешкать именно в это время суток, когда дорога зовет меня сильнее всего. Сказать, что я нетерпеливый, — это значит очень сильно приуменьшить. Мои друзья полагают, что следовало бы придумать слово, отражающее это нетерпение, которое является почти болезнью и которое я проявляю практически при любых обстоятельствах, а особенно непосредственно перед отъездом. Я очень не люблю, протранжирив утреннее время, с наступлением темноты застрять где-нибудь на середине дневного этапа, чувствуя при этом, что день прошел впустую.
Сегодня мороз довольно чувствительный: температура в начале дня опускается почти до минус сорока. Мы трогаемся в путь в тот момент, когда красноватое солнце появляется из-за гребня горы, находящейся прямо перед нами.
Толщина снежного покрова теперь уже значительная. Кряхтя, я толкаю сани вперед, чтобы помочь собакам. Ситуация еще больше усложняется, когда мы покидаем эту широкую долину и оказываемся в соседней долине — более узкой, на другом конце которой нам снова придется преодолевать перевал. К снегу добавляется еще одна проблема, новая для меня, — заросли ольхи. Они такие густые, что я иногда вижу не дальше передней части своих саней, а от лошадей, вслед за которыми мы продвигаемся, я вижу только торчащие из зарослей головы. Как мне управлять упряжкой в таких условиях? Справятся ли собаки без моего вмешательства? Они справляются, подбадриваемые Бюркой, которая проявляет исключительную стойкость.
