— Хорошо, моя Бюрка! Очень хорошо!
Мои комплименты ее очень радуют. Она, пожалуй, прошла бы и сквозь пламя, если бы я ее об этом попросил! Ну как я мог подумать, что Бюрка позволит мне усомниться в ее способности эволюционировать в качестве головной собаки? Позади нее — но вместе с ней — другие собаки прилагают максимум усилий, действуя солидарно, без какого-либо соперничества или ревности. Даже Мивук, хоть я и отодвинул его на второе место позади Бюрки, не обижается на меня и изо всех сил тянет свою постромку.
— Хорошо, мой Мивук! Хорошо, собачки!
Я перечисляю их всех, чтобы подбодрить. Мы преодолеваем ужасную зону, представляющую собой что-то вроде большого лосиного болота (я замечаю троих лосей и множество лосиных следов во всех направлениях). Болото это полностью заросло ольхами, за исключением лишь сети маленьких ручейков, которые соединяются друг с другом и по которым мы иногда пытаемся двигаться. Мы регулярно наталкиваемся на узкие проходы между деревьями, через которые лошадям протиснуться гораздо легче, чем десяти собакам и саням, которые эти собаки тащат за собой. Сказать, что я обливаюсь потом, — это значит соврать, потому что я не просто обливаюсь, а буквально истекаю потом.
Главная трудность такого типа ситуации заключается в том, чтобы суметь сохранить хладнокровие и удержаться от ругательств, которые так и хочется обрушить на окружающий мир и которые собаки наверняка примут на свой счет. Нужно, наоборот, абсолютно спокойно преодолевать каждое препятствие, анализируя, каким образом с ним будет проще справиться, и постоянно подбадривать собак. Если сани перевернутся, упадут в яму, застрянут, ни в коем случае нельзя нервничать, а особенно — что-то сердито кричать.
— Хорошо, мои маленькие собачки! Хорошо!
Сани перевернулись и лежат полозьями верх: при попытке преодолеть крутой берег ручья один полоз застрял в густом кустарнике. Я оставляю их в состоянии крайне неустойчивого равновесия, и, как только я ослабляю натяжение веревки, они обрушиваются вниз, в своем падении увлекая за собой нескольких собак, в том числе Кали, Казана, Хэппи и Камика, которые тут же запутываются в своих постромках.
— Тихонько! Тихонько!
Запутавшиеся собаки скулят, рычат, грызут постромки, пытаясь высвободиться… Я помогаю им это сделать, отщелкивая карабины, соединяющие постромки с потягом. При таком кавардаке у меня не остается другого выбора, кроме как высвободить всех собак, навести порядок в упряжи и затем снова подсоединить к потягу хвостовые и шейные постромки. Собаки, фыркая, собираются возле меня. Некоторые из них пытаются лизать мне лицо, другие с интересом наблюдают за моими действиями с таким видом, как будто напряженно размышляют, чем бы они могли мне помочь. Я разгружаю сани и вытаскиваю их из ямы, в которую они свалились. Затем я тащу их, выбираясь из кустарника, аж до границы соснового леса, в котором мои проводники продолжают прокладывать глубокую тропу в толстом снежном покрове. Вслед за санями я перетаскиваю весь свой багаж, делая при этом с десяток ходок туда и обратно. За мной увязываются несколько собак, тогда как остальные отправляются вслед за Квест охотиться на куропаток, скрывающихся в зарослях ольхи. Я догадываюсь об этом еще до того, как вижу, что многочисленные группы куропаток, хлопая крыльями, пускаются наутек, и слышу разочарованное тявканье Квест, увидевшей, что ее потенциальная добыча благополучно удирает. Я не вмешиваюсь. Мои собаки вполне заслужили подобный отдых и подобное развлечение.
Мне необходимо снова загрузить сани, упорядочить упряжь и подсоединить постромки к потягу. Я делаю это без особой спешки, чтобы, когда мы снова продолжим движение, упряжь была в полном порядке, а груз на санях — аккуратно уложен и должным образом закреплен.
Конные проводники успевают значительно оторваться от меня, и это очень хорошо, потому что, когда собаки следуют за лошадьми на близком расстоянии, и те и другие раздражают друг друга.
Разобравшись с санями и упряжью, я свистом зову собак, которые еще не возвратились ко мне. Квест и ее товарищи по охоте — Дарк, Вольф, Хэппи и Кали — выскакивают из зарослей с большим проворством. Я улыбаюсь, когда вижу, как они со счастливым, радостным видом бегут ко мне, как будто боялись, что я могу отправиться в путь без них!
* * *
Кроме зарослей кустарника и оврагов наше продвижение вперед задерживает снежный покров, толщина которого все время возрастает. Иногда он даже заставляет нас остановиться. Сани и собаки буквально плывут по белому морю снега. Пытаясь «вынырнуть» из него, собаки делают большие прыжки, но у них не всегда получается тащить сани за собой, и зачастую мне приходится толкать их сзади.
Мы движемся к верхней точке перевала, покидая при этом лес на высоте, где имеются лишь редкие лесочки, состоящие из маленьких чахлых хвойных деревьев, почти полностью заваленных снегом, толщина которого в некоторых местах достигает двух метров. Подумать только, а я ведь еще совсем недавно расстраивался из-за того, что снега мало!
— Вперед, собачки! Вперед!
Бюрка совершает прыжки, как какой-нибудь козленок, пытаясь вырваться из пушистой белизны, в которой она утопает. Мивук, Квест и Юник делают то же самое, оставляя позади себя что-то вроде траншеи, по которой остальные собаки уже могут медленно тащить за собой сани. Тащат их в основном Дарк и Вольф, находящиеся непосредственно перед санями, а мы с Камиком и Казаном им помогаем, как можем. Два брата, Хэппи и Кали, поставленные в середине упряжки, то прокладывают тропу вместе с теми, кто находится перед ними, то — когда это у них получается — тащат сани вместе с теми, кто находится позади них.
Как бы то ни было, мы продвигаемся вперед, и даже быстрее, чем лошади, которые сильно устают, утопая в снегу по грудь. Моим друзьям-монголам несколько раз приходится слезать с лошадей и идти пешком перед ними. Как раз перед перевалом ситуация осложняется из-за ветра, который так «утрамбовал» снег, что протискиваться сквозь него становится все труднее и труднее. Лошади фыркают и часто останавливаются. Проводникам приходится немало потрудиться, чтобы заставить лошадей двигаться вперед, делая прыжки, которые их быстро утомляют. Что касается меня, то я вместе с собаками настойчиво преодолеваю метр за метром.
Целый час таких усилий — и мы наконец-то оказывается в верхней точке перевала, минуем ее и с радостью для себя обнаруживаем, что впереди нас ждет более пологий склон с менее толстым снежным покровом. Собаки снова могут тащить сани по траншее, которую оставляют позади себя лошади. Я всего лишь стараюсь направлять упряжку так, чтобы сани двигались как можно более плавно. Однако такая легкая и доставляющая немало удовольствия, пусть даже и медленная, езда длится недолго: как только мы снова въезжаем в лес, опять начинается неразбериха.
Все эти трудности мешают мне любоваться красотой пейзажа, потрясающей красотой. Эти горы — сказочные, величественные, с красивыми вершинами, желтовато-коричневый цвет которых резко контрастирует с белизной снега и пронзительной голубизной неба. Кое-где — и вблизи, и вдали — бросается в глаза приятный зеленый цвет сосновых боров. Долина переливается тысячей огоньков, отражаемых льдом и снегом, а также голубоватой водой, струящейся повсюду понемногу. К этому добавляется необычайно разнообразная фауна, следы которой я встречаю везде. Иногда удается увидеть и самих животных — диких баранов, оленей, косуль, кабанов и лосей, а также многочисленных хищников (таких как волки и рыси).
