Конечно же. Квест и в гораздо меньшей степени Дарк и Вольф не упускают ни малейшей возможности понюхать следы и едва не впадают в истерию, если они оказываются свежими. У них вызывают сильное волнение исходящие от следов запахи диких животных, а поскольку эти запахи для них приятные, они служат своего рода компенсацией за трудности, которые нам приходится преодолевать.
К вечеру я чувствую себя таким же измученным, как и в предыдущий день, но при этом испытываю удовлетворение оттого, что мне удалось справиться с двумя главными препятствиями — теми самыми двумя перевалами, которые мы преодолели вчера и сегодня.
Я разговариваю об этом со своими проводниками-монголами, усевшись вместе с ними вокруг костра. Они подтверждают, что большая часть трудностей уже позади и условия нашего продвижения должны улучшиться. Тем не менее меня отнюдь не охватывает благодушие, поскольку еще никто не проходил по этому маршруту ни этой зимой, ни в предыдущие зимы, не считая одного из моих проводников (который, кстати, очень уклончиво отвечает на вопрос, знает ли он эти места). Наши разговоры ограничиваются техническими проблемами. Проводники вежливо отвечают на вопросы более личного характера, но не очень стремятся поддерживать разговор и явно выражают желание побыстрее уйти в свой шатер, где они поддерживают тепло с помощью маленькой разборной дровяной печки, изготовленной из тонкого листового железа. Чингун — монгол, хорошо разговаривающий по-французски, — проявляет гораздо больше общительности (или же любопытства), и мы рассказываем друг другу о наших странах, сравнивая преимущества и недостатки одной и другой. Чингун, в частности, рассказывает мне об экономике Монголии, в которой сейчас начинается настоящий бум в результате того, что были обнаружены огромные залежи полезных ископаемых. Благодаря своей близости к Китаю, который, как известно, является ненасытным потребителем сырьевых материалов, Монголия должна в ближайшем времени вступить в период очень быстрого (одного из самых быстрых в мире) экономического роста. Это не обойдется без сильных потрясений, и такая перспектива беспокоит моего собеседника, хотя он и с восторгом относится к прогнозируемому экономическому росту. И в самом деле, несмотря на вопиющую слабость своей инфраструктуры, Монголия могла бы стать одним из ключевых игроков на энергетическом рынке, и ее судьба в этом случае могла бы быть похожей на судьбу такой страны, как Катар. Однако при этом неизбежно возникает вопрос: а нужно ли это Монголии? Я весьма далек от обидно высокомерной идеи уготовить для этой страны роль этнологического, культуроведческого и экологического музея, но, поскольку я видел истинное счастье тех кочевников, которых встречал в степи и в горах, полагаю, что такой вопрос вполне резонный. Не потеряют ли они больше, чем приобретут? Что принесут монголам дополнительные ресурсы, если им вполне хватает того, что у них уже есть, и если они и так уже живут в свое удовольствие, не претендуя ни на что другое? Я это знаю потому, что подолгу обсуждал подобные вопросы со многими из них. Точно такие же разговоры я вел в Сибири с моими друзьями-оленеводами, а именно с эвенками, с которыми я близко знаком, так как провел в их компании больше года, и с которыми я часто разговаривал на такие фундаментальные темы, затрагивая их проблемы, в том числе проблему выживания культуры и сохранения самобытности.
— Это в Улан-Баторе монголы мечтают об обогащении, — утверждает Чингун, — а в степи кочевники не очень-то дружелюбно относятся ко всем этим компаниям, которые бурят землю и хотят извлечь из нее богатства, к которым они не имеют никакого отношения.
— Как это все будет происходить, всем известно. Эти компании профинансируют строительство дорог, выплатят компенсацию тем кочевникам, чьему скоту будет нанесен ущерб в результате добычи полезных ископаемых…
— В таком случае этим кочевникам уже не нужно будет работать, и они от безделья начнут пьянствовать. Подобное уже кое-где происходит.
— Да, эта история повторяется повсюду. Затем некоторые из них купят себе красивые автомобили, это вызовет нездоровую зависть. Возникнут новые потребности, которые люди станут удовлетворять, устраиваясь на работу в эти компании. Монголы постепенно забросят свой скот, свои юрты, свою прежнюю жизнь, которая, несомненно, незатейлива, но зато полна радостей, песен, гармонии…
— Да, именно так. И тут уж ничего не поделаешь. Так устроен мир.
Мы сидим при свете освещающего и согревающего костра посреди сказочных диких гор, через которые я еду в компании монголов-кочевников, не имеющих никакого другого богатства, кроме своей самобытности, и наш разговор, как никогда раньше, приобретает сладковато-горький вкус.
25
Утром, когда в разных местах над землей еще тянутся полосы холодного серого тумана, плотность которого мешает лицезреть окружающую нас местность, я пересекаю настоящий эдемский сад. Поначалу мы неожиданно замечаем шестерых лосей, спокойно пасущихся на заросшей ольхами равнине, вдоль которой мы едем по своего рода снежному коридору, петляющему между лесом и кустарником. Затем мы видим огромного волка, который, стоя неподвижно на каменном выступе, долго смотрит на нас, а затем медленно поворачивается и, сойдя с выступа, исчезает в густом лесу. Вдоль его хребта вплоть до основания белого хвоста по серой шерсти тянется черная полоса. Со стороны кажется, что волк надел свой праздничный костюм. Продвигаясь дальше, мы нарушаем покой нескольких компаний глухарей: кое-кто из этих больших черных птиц-самцов с шумом взлетает с сосновых ветвей, на которых они провели ночь. Наконец на склоне, открытом ветру, где снежный покров уже более тонкий, мы вспугиваем оленье стадо, состоящее из оленей-самцов, олених и маленьких оленят, которые разгребают копытами снег, чтобы добраться до травы. Склон горы, усеянный многочисленными большими углублениями, которые олени вырыли копытами и рогами, похож на швейцарский сыр. Потревоженные нами животные с неохотой покидают склон.
Собаки, конечно же, испытывают прилив бодрости этим утром, когда встречают много дичи, а потому энергично протискиваются по траншее, которую проложили в глубоком снегу лошади, но которая, к сожалению, слишком узкая. Постоянно цепляясь за один из ее краев, а то и за оба, сани тормозят рвущихся вперед собак, и наше продвижение из-за этого все время задерживается. Тем не менее мы мужественно справляемся со всеми трудностями, надеясь оказаться сегодня вечером у маленького озера, из которого вытекает ручей. По льду этого ручья я рассчитываю добраться до реки Орхон.
Теперь, когда рельеф местности стал более пологим и мы движемся по большим высокогорным долинам, главная трудность заключается в том, чтобы как-то преодолевать толстый слой снега, по которому собаки скорее плывут, чем бегут.
Я оставил Бюрку во главе упряжки одну. Две головные собаки на такой чрезмерно узкой тропе будут лишь мешать друг другу. Одна из них будет постоянно цепляться за край проложенной лошадьми траншеи — так, как это делают стоящие во второй паре Квест и Мивук. Эти бедняжки устраивают настоящую возню, вовсю толкая друг друга плечами, потому что только один из них может беспрепятственно протиснуться по траншее. В этой игре Квест не намерена уступать. Нужно видеть, с какой самоуверенностью она отталкивает в сторону Мивука. Это настоящая игра в пинг-понг, вызывающая утомление и стресс, поскольку, когда одна из этих двух собак оказывается вдавленной в край траншеи, ей необходимо оттуда выбраться еще до того, как постромка натянется и грубо дернет ее вперед. Чтобы поберечь их силы и не дать им приуныть, я то и дело меняю пару собак, находящихся позади Бюрки. Только Дарк и Вольф — «труженики тыла» — не вовлечены в тяжкую работу первопроходцев и постоянно остаются на одном месте. Я помогаю собакам, как могу, и изо всех сил толкаю сани сзади, стараясь, чтобы они располагались строго в центре тропы. При каждой нашей остановке я хвалю собак и щедро осыпаю их ласками, пытаясь при этом отдышаться.
