30
Селенга петляет по местности, которая, по мере того как отсчитываются километры, становится все менее пересеченной. Мы оставили позади сказочные горы, которые я пообещал себе снова увидеть ближайшей осенью. В маленькой деревне, где я провел ночь, я натолкнулся на замечательного парня, который приютил меня и предложил сопроводить к верховью реки Чулуутын-Гол на двух лодках, которые мы могли бы взять напрокат в Улан-Баторе. Встреча была назначена на первое сентября.
Мы движемся быстро, пусть даже и приходится преодолевать значительную часть пути с немалыми трудностями, а именно — двигаясь по торосам. Это утомительно и для собак, и для человека, управляющего санями. Сани постоянно испытывают тряску, и нужно то и дело прилагать усилия для того, чтобы они не перевернулись на бок. Поэтому мне частенько приходится тянуть изо всех сил за рулевую дугу и использовать вес своего тела для удержания равновесия. Что касается собак, то они, будучи вынужденными перепрыгивать через ледяные выступы и куски льда, невольно толкают друг друга, поскальзываются, падают. Иногда у них застревает в трещине во льду лапа или коготь. Но тем не менее они мужественно продвигаются вперед, причем довольно быстро. Лед не везде одинаковой толщины: на некоторых участках он очень тонкий (можно сказать, что его там почти нет). Нам приходится петлять между «ловушками». Да уж, этот участок пути изобилует трудностями, и я воспринимаю его как последнее испытание перед тем, как мы пересечем границу.
Перед тем как провалиться сквозь лед (а со мной такое случалось раньше три раза), обычно имеют место своего рода «предвестники» того, что это вот-вот произойдет: треск льда, который покрывается трещинами и затем разваливается на части; цвет льда, который сам по себе является хорошим индикатором изменений в толщине; необычное поведение собак, которые резко останавливаются и начинают пятиться.
На этот раз ничего подобного не было.
Трах!
И это случилось.
Лед под санями и вокруг них просел, и я погрузился в ледяную воду Селенги. Такого рода происшествие мгновенно переводит меня в состояние раздвоения личности, в котором сознание некоторое время функционирует по-особенному. Я, с одной стороны, очень спокоен и способен обрабатывать поступающую в мозг информацию с удивительной скоростью; с другой стороны, возникает ощущение, что я смотрю на происходящее как бы со стороны, причем вижу, словно в замедленном темпе, все свои поэтапные действия с отчетливостью, позволяющей принимать правильные решения и реагировать быстро.
Информация, которую я анализирую в течение буквально одной секунды, чтобы не совершить какой-нибудь ошибки, которая может стоить мне жизни, включает в себя следующее:
— течение слабое, а потому вряд ли утянет сани, собак и меня под лед и потащит дальше вниз по реке;
— собаки (кроме Вольфа, погрузившегося в воду) находятся на участке льда, который вроде бы крепкий;
— передняя часть саней не ушла под воду. Я должен оставаться в воде, находясь в задней части саней, чтобы удерживать сани в таком положении, пока собаки тянут их вперед;
— на правом берегу растут хвойные деревья, из ветвей которых я смогу развести костер, поэтому именно туда следует немедленно направиться после того, как я выберусь из этой дыры (осталось только как-то умудриться это сделать).
Я громко кричу, но на моих собак и кричать не нужно. Им не нужны ни приказы, ни особые интонации моего голоса, чтобы осознать, насколько серьезна возникшая опасность и как быстро нужно действовать. Они и сами это понимают.
— Впере-о-о-о-о-о-о-о-о-о-од! Впере-о-о-о-од!
Мне повезло: шероховатость льда на данном его участке позволяет собакам как-то цепляться за него когтями. Не на шутку перепугавшись, они развивают невиданную мощность. Этому способствуют мой пронзительный крик и последующие подбадривания.
Собаки не вытаскивают, а буквально вырывают сани из этой дыры! А вместе с ними — меня и беднягу Вольфа, который при этом задевает лапой о край льда и слегка надрезает кожу.
— Джи-и! Джи-и-и-и-и! Мои маленькие собачки!
Бюрка направляется к берегу. Я замечаю, что она начинает сомневаться, следует ли на него взбираться.
— Да, Бюрка! Да!
Она бросается вперед, а вслед за ней и все остальные собаки поднимаются на крутой берег так легко, как будто это всего лишь небольшой бугорок.
— Хо-о-о-о-о-о, собачки!
Поскольку мороз не очень сильный — всего лишь пятнадцать градусов ниже нуля, — я без особой спешки хвалю поочередно всех собак и говорю им подбадривающие слова. Затем уже собираюсь нарубить ветвей деревьев, чтобы развести костер, но передумываю. При такой температуре в этом нет необходимости. У меня в санях имеется водонепроницаемый мешок, в котором лежат запасные сапоги, нижнее белье, носки, теплая подкладка… Я быстренько переодеваюсь, подсушиваю верхние штаны, которые окончательно высохнут уже на мне, и, выставив свою куртку на ветер и солнце, начинаю заниматься Вольфом, накладывая на его рану шов из двух маленьких стежков.
После всего этого мы снова трогаемся в путь. Вольф расположился в санях. Рядом с Дарком я поставил Казана, который чувствует себя неловко и старается бежать по возможности подальше от Дарка. Однако Дарк не обращает внимания на нового напарника и то и дело бросает взгляды назад, на своего товарища, не понимая, почему он не рядом с ним.
— Дарк, Вольф в санях, никуда он не подевался! Не беспокойся.
Однако Дарк тревожится и выставляет свое беспокойство напоказ. Что касается Вольфа, то я просто не знаю, как внушить этому идиоту, что он должен сидеть спокойно и что ему уже ничто не угрожает? При каждом толчке или резком повороте он сжимается с таким видом, словно собирается выпрыгнуть из уютного местечка, в котором я его устроил.
— Успокойся, Вольф! Успокойся!
Напрасные старания. Вольф ведь никогда ничего не понимает! Потеряв терпение, я — к превеликому удовольствию этих двух друзей — снова ставлю Вольфа рядом с Дарком. Нужно видеть, как они лижут друг другу морды, словно влюбленные. Они ведут себя так, будто не виделись целый месяц! Я не переживаю за Вольфа. Наложенные мною стежки крепкие, и рана заживет и в том случае, если он будет бежать. В связи с этой маленькой хирургической операцией я вспоминаю о шве, который наложил во время путешествия со своими товарищами на лошадях. Ален разрезал себе внутреннюю часть ладони аж до кости, причем по всей ширине. Мы продезинфицировали рану водкой и выпили несколько колпачков во время операции, длившейся целых полчаса. Мне пришлось сделать с дюжину стежков на ладони. Чтобы проткнуть мозолистую кожу, я был вынужден использовать щипцы, которые применяют, когда подковывают лошадей. Я, конечно, помучился, но в конце концов удалось сделать все лучшим образом. Сейчас шов даже не видно. Я горжусь собой как начинающим лекарем!
Одежда сохнет прямо на мне, покрываясь тонким слоем инея и льда, который я сдираю по мере того, как он образуется. Я не успел замерзнуть, поскольку адреналин, хлынувший в вены потоком огненной лавы, подействовал согревающе. Как бы там ни было, воздух далек от того, чтобы его можно было назвать ледяным. Мне так везло далеко не всегда. В Сибири я провалился под лед, когда температура была почти шестьдесят градусов ниже нуля. В подобном случае крайне необходимо суметь развести костер менее чем за две минуты. Да, именно крайне необходимо, поскольку при сильном морозе одежда, пропитанная водой, превратится в ледяную корку за несколько минут…
