— Закутайся получше, мой дорогой. Будет дуть ветер, причем ветер северный, станет очень холодно.
— Мне не холодно.
— Да, пока не холодно, но, поверь, на озере ситуация окажется иной.
Ком подчиняется. Он добавляет еще одну подкладку под куртку и занимает место возле меня. Я знаю наверняка и чувствую, что он взволнован и сосредоточен. Он хочет, чтобы все прошло хорошо, чтобы это прибытие — его прибытие — было успешным. Он бросает обеспокоенные взгляды на озеро, над которым дует ледяной ветер, и, как и собаки, ощущает мою тревогу. От вчерашнего праздничного настроения не осталось и следа. Мы трогаемся в путь и направляемся к цели, до которой, как нам кажется, рукой подать.
— Вперед, нужно двигаться быстрее!
Собаки снова ведут себя как закаленные бойцы. Они знают, что их ждет при такой отвратительной погоде, и похожи сейчас на воинов, которые храбрятся перед битвой — бренчат оружием и выпячивают грудь. Имея в своем распоряжении такое бравое войско, какого противника я не смог бы одолеть?
Ветер? Да, возможно, но он ведь уже не усиливается. Мы можем пересечь бухту, двигаясь урывками между порывами ветра, и именно это мы и делаем, останавливаясь лишь в тех случаях, когда ветер не дует, а прямо-таки бьет в лицо. Мне известно, какой сильной и продолжительной может быть снежная буря в марте, и я даже не осмеливаюсь представить себе худший вариант развития событий.
— Вперед, собачки! Вперед!
Они борются с ветром, делая все, на что способны, и даже больше. Ком, подражая мне, отталкивается сначала одной ногой, а затем другой (так, как это делают на самокате), чтобы помочь собакам и уменьшить вес груза, который они тащат. Он сжимает зубы и, похоже, очень рад тому, что борется со стихией, как взрослый человек, рядом с отцом. Мы продвигаемся медленно, но каждый километр приближает нас к острову, который защитит от ветра.
И в самом деле, когда мы оказываемся уже недалеко от острова, ветер немного стихает. Собаки тут же ускоряют бег.
Впереди у нас — более тридцати километров. Позади нас — тысячи километров…
Иногда ветер снова начинает сильно дуть и воет в «коридоре» между островом и берегом озера. В таких случаях мы, как тростник в басне Лафонтена, гнемся, но не ломаемся.
Затем небо проясняется и снежная буря окончательно стихает. Эта недолгая буря была как бы шуткой, сибирской насмешкой, нацеленной на то, чтобы напомнить, что я здесь ничего не решаю и что нужно всегда осознавать свою немощь по отношению к силам природы.
Впереди меня ждут еще больше десяти километров, из которых значительная часть полна опасностей, поскольку пролегает по торосам. Сани на них запросто могут перевернуться. Бригада покидает меня, оставляя финишировать в одиночку, и отправляется на мыс Бурхан, чтобы присоединиться к сотне ожидающих там людей. Я прошу Кома поехать вместе с ними, поскольку не хочу еще раз пережить тот кошмар, о котором, хотя прошло уже девятнадцать лет, очень хорошо помню и который был связан с прибытием, едва не закончившимся трагично. Тогда мы с Дианой, путешествуя на собачьей упряжке вместе с нашим самым драгоценным сокровищем, двухлетней дочкой, преодолели за год множество трудностей и благополучно избежали тысячи опасностей, но затем, поддавшись эйфории по поводу завершения путешествия, потеряли бдительность и чудом избежали катастрофы: на длинном обледеневшем спуске мы полностью утратили контроль над санями, и те едва не разбились от удара об огромный бугор из льда и снега. Это болезненное воспоминание остается настолько свежим, что вызывает у меня невыносимую душевную боль, потому что я невероятно злюсь на себя за то, что подверг риску жизнь своей дорогой малышки, которую до этого так тщательно оберегал и за которой присматривал в течение буквально каждой секунды этого экстраординарного путешествия…
Разговаривая с Комом, я не осознаю в полной мере, насколько болезненно воспринимает он мое решение. Но он ничего не говорит.
На довольно долгое время я остаюсь один со своими собаками, которых размещаю в укрытом от ветра месте, а именно в маленькой бухточке у острова. Присев на корточки, я перемещаюсь от одной собаки к другой и взволнованно объясняю им, что все уже почти закончилось, рассказываю, как сильно я их люблю и как горжусь тем, что мне удалось осуществить вместе с ними. Они внимательно смотрят на меня, и даже Дарк не лает. На него, похоже, повлияла эмоциональность, с которой я сейчас разговариваю с собаками и глажу их.
— Вперед, мои собачки! Вперед! Нас ждут, и мы устроим красивое зрелище для тех, кто относится к нам по-дружески и пришел нас встречать.
Люди, расположившиеся на вершине горы, которая высится над мысом Бурхан, увидят, как мы приближаемся, издалека: они заметят на огромной ледяной поверхности движущуюся точку. На мою удачу солнце выглядывает из-за облаков и озаряет своим светом бухту, когда мы ее пересекаем. Зрители, стоящие на вершине горы, уже, наверное, заметили нас в свои бинокли.
— Вперед, собачки! Бегите строго по прямой, как на параде!
Они гордятся собой, мои собаки. Они прекрасно чувствуют, что сейчас произойдет нечто необычное и что я, обычно такой спокойный, очень волнуюсь.
Двигаться по этим торосам нелегко. Сани сильно раскачиваются из стороны в сторону, и я даже несколько раз с них падаю. Чтобы смягчить удары, я не стал снимать толстую куртку, хотя в ней и очень жарко (даже слишком жарко). Она — моя защита против коварных ледяных выступов.
Я уже совсем рядом с мысом, как вдруг замечаю человека, в одиночестве стоящего у его основания.
Это мой сын Ком.
Когда я подъезжаю, его взгляд — грустный, но полный надежды — пронзает мое сердце. Ком прошел один по льду вокруг всего мыса, чтобы встретить меня на полпути и попросить взять его на сани, чтобы он мог проехать со мной последние сотни метров. Меня охватывает волнение, к глазам подступают слезы, я не могу произнести и слова. Я пытаюсь тормозить, но у меня не получается остановить собак, которые услышали шум толпы, издалека начавшей приветствовать нас громкими криками.
— Едут! Едут!
Я хватаю Кома и помещаю его перед собой, с опасением и тревогой глядя на нагромождение льда, которым покрыт Байкал между этим местом и местом прибытия, находящимся на расстоянии двухсот метров отсюда. Нас на санях теперь двое, а это значит, что я вряд ли смогу действовать достаточно ловко для того, чтобы удержаться на них и не свалиться на лед на очередном ледяном ухабе. Ком, на голове которого нет каски, может проломить череп о какую-нибудь из этих ледяных глыб, угрожающих сбросить нас с саней едва ли не на каждом метре пути.
Что же делать? Остановить сани и заставить Кома сойти с них?
У меня не хватает ни физической силы на то, чтобы остановить собак (которых подгоняют приветственные крики тех, кто нас встречает), ни решительности для того, чтобы лишить Кома огромного удовольствия, которое он собирается получить от прибытия в конечную точку путешествия вместе со мной. Поэтому я делаю все, на что только способен, чтобы удержаться на ногах и защитить сына.
