Я приготовил вторую пиццу и позже съел её, выпив два стакана чая. Потом, чтобы убить время, вернулся к своему месту и забрал журнал с кроссвордами, а также гигиенический набор. На щеках и подбородке выступила щетина, что тоже опровергало идею о замкнутом круге времени. Потом вернулся в вагон-ресторан. Поближе к новому запаху и новой загадке.
Устроившись поудобней, уткнувшись подбородком в ладонь, я раскрыл журнал. И остолбенел, застыв в позе роденовского мыслителя. Все клеточки, все линии уже оказались заполненными, причем это было какое-то деятельное решение кроссвордов. Некоторые слова зачеркнуты, переписаны заново, некоторые буквы обведены неровными кругами, края страниц замусолены, будто журнал долго терзали любопытные руки, терзали до тех пор, пока не сошлись все-все ответы. Я долго вглядывался в буквы, в то, как они написаны, в их наклоны и завитушки. Почерк определенно напоминал мой собственный, но чем объяснить, что я совершенно не помню, как и когда успел решить почти пятьдесят кроссвордов? Решить полностью, без единого пропущенного словечка?
Впрочем, стоп! О пропущенных словечках. Последний кроссворд ещё не решен. Заполнен наполовину. Ладья, Харон, Афина, Пегас, Артур, Елена, Бубен, Наяды, Лилит, Бахус. А теперь ещё и Борей. Тот самый бог северного ветра, которого мне не удалось отгадать. Слово вписано. Гвоздь вбит. Ловушка захлопнулась.
Опять сваливать всё на сонное состояние казалось глупым. Я принялся рассуждать. Раз не помню, как вписал последнее слово, то вполне возможно, я точно так же забыл, когда и как решал остальные кроссворды. Отдельный вопрос: неужели я оказался настолько умён, что смог разгадать все-все слова? Или все кроссворды оказались настолько примитивны? Это легко проверить. Я наугад раскрыл журнал где-то посредине. Ткнул пальцем. Прочел задание. Один из притоков Амазонки. Тромбетас. Что в переводе для меня означает Невозможно. Никак. Никогда. Ни за что.
Невозможно угадать такое слово без географических карт, которых у меня не имелось. Ткнул в другой кроссворд. Период времени в древнем Риме, Византии, а также Болгарии и древней Руси, равный пятнадцати годам. Индикт. Такие слова можно знать лишь случайным образом или подглядеть в справочнике. Третья попытка. Разновидность стрекоз подотряда разнокрылых. Либеллула. Проверочные слова: Меклиз, фамилия ирландского художника, и Цицеро, одна из редчайших болезней, которая вынуждает человека съедать совершенно несъедобные вещи. Никогда не слышал и даже не догадывался. Хотя, возможно, все мы больны этим самым цицеро, раз тянемся к хот-догам, чипсам, порошковому пиву и получаем удовольствие даже от растворимого кофе.
Ни в болезнях, ни в стрекозах не разбираюсь, я не врач, не биолог, не географ, не искусствовед, я…
Я даже не помню, кто я такой и чем занимался до того, как сел в поезд. Я не помню, как страница оказалась залита слезами. А вот это плохо. Жалость к самому себе – всегда плохо. Даже если не помнишь, кто ты и зачем ты.
Забыть! Кроссворды – ерунда. К тому же почерк можно подделать. Пока я не разгадаю тайну поезда, нет смысла забивать голову жалостью и прочим. Итак, последний кроссворд. Всё по пять букв, с уклоном в мифологию.
Отец Икара, изобретатель крыльев. Дедал. Река в Центральной Европе, впадающая в Черное море, на которой расположены столицы нескольких государств. Дунай. Царь эпеев, содержавший самую грязную конюшню, которую очистил Геракл. Авгий. Авгиевы ведь конюшни? А вот и очередной камень преткновения. Островное государство, состоящее более чем из трехсот островов.
Фиджи? Увы, если первая супруга Адама – Лилит, значит, у островов третья буква Эль. А раз там есть Бахус, то последняя – У. Был бы под рукой атлас, а так… Мало ли островных государств на свете? Мне оставалось проверить одну догадку. Правда, для этого нужно было заснуть.
Я скрестил руки на столе и ткнулся в них лицом. И стал считать. Вначале до ста, затем до двухсот, затем… Сон не шёл. Я сбивался, я снова начинал думать над кучей загадок сразу, но заставлял себя вновь и вновь возвращаться к счету, начиная сначала. До ста. До двухсот. Ту-дук-ту-дук. До ста. До двухсот… Поезд. Ночь. Кажется, я засыпаю. И я провалился в сон со счастливой улыбкой. Скорее, это погружение походило на бегство. Вниз по ступенькам. Куда-то в угольно-черный подвал памяти, в надежде хоть что-то там раскопать.
А потом я проснулся. И понял, что если сейчас ещё и не время собирать камни, то хотя бы некоторый щебень – точно. Ведь я проснулся в собственном купе. Опять в последнем вагоне. И на столе ждали стакан с кофе и тарелочка с печеньями и парой конфет. Кофе почему-то не удивил. Как не удивило и то, что журнал лежал рядышком, услужливо раскрытый как раз на странице с последним неразгаданным кроссвордом. Вот оно. Палау. Островное государство. Слово вписано. Почерк похож. Я ни за что не вспомнил бы такое название самостоятельно. Или какой-то приход информации в предсонном состоянии, позволяющий на последнем импульсе причаститься к мировому знанию, или что-то другое. Другой. Другая. Чудо. Болезнь. Неизвестно, что же лучше. Снова всё перепутывалось в голове. Чтобы хоть чем-то загрузить сознание, я подошел к вагонному термосу с горячей водой и принялся изучать подробную схему водоснабжения и отопления. Кран трубопровода холодной воды, кран трубы горячей воды, индикатор уровня воды, клапан, вентиль, сливной рычаг… Затем я долго смотрел в туалете, как при нажатой педали в горловине унитаза проносятся заснеженные шпалы. Значит, мир снаружи всё-таки существует, и мысль об этом вызвала глупую усмешку.
В схеме водоснабжения я не понял ничего. Кроме самого главного. Система была незамкнутой. В неё постоянно нужно подавать воду, уголь, электричество. Электричество наверняка вырабатывалось генераторами во время движения поезда, но вот вода и уголь должны попадать извне. А что это значит? Что значит? Что, чёрт возьми, значит незамкнутость цикла снабжения? Ведь пиццы откуда-то должны взяться, чтобы попасть в холодильник! Вода должна попадать в вагонный термос! В туалет! В водопровод! И даже в упаковку с пластиковыми бутылками! Хотя вся упаковка сразу мне не нужна. Не получилось бы выпить шесть бутылок за день. Это показалось очень и очень важным, и я снова помчался в вагон-ресторан.
В холодильнике меня ожидали две пиццы. А вот вода в упаковке… Воды опять было шесть бутылок. Не пять, не четыре, а шесть. И рядом я не обнаружил пустой бутылки, выпитой вчера. Зато обнаружил свой гигиенический набор. Ага. Значит, не всё в этом проклятом поезде материализуется на своих изначальных местах. Бритва и тюбик с пеной, пузырек с одеколоном, всё осталось здесь, в вагоне-ресторане, а я, возможно, добрался до купе сомнамбулически. Верить я в это не верил, но как объяснение принимал. Если путешествие затянется, мне доведется узнать – пополняются ли запасы пены для бритья. А также зубной пасты. Впрочем, а чего, собственно, ждать? Подойдя к умывальнику, я почистил зубы и выдавил всю пасту в раковину. После вернулся к пищащей микроволновке и обнаружил, что в пепельнице вновь возникла дымящаяся сигарета. Снова со следами помады. Теперь я рассмотрел их отчетливо, мне даже показалось, что я мог бы угадать рисунок губ той женщины, которая курила сигарету. А после я сделал открытие, толкающее меня ещё глубже в пропасть безумия. Я посмотрел из окна наружу. И увидел тень от вагона. Таково было начало. А потом я посмотрел в противоположное окно. И с той, другой стороны, снова увидел вагонную тень. Объяснением могло бы быть наличие двух солнц на небе. Но солнце одно. И висело оно сейчас не слева и не справа, а позади поезда: я не поленился совершить пробежку в хвост состава, чтобы выяснить это.
