– Ах, у Кииинга… – протянул профессор. – Этот ваш Кинг… он что, инженер, что ли? – слово «инженер» так и сочилось пренебрежением и язвительностью, которые испытывали теоретики от науки к «презренным техникам» – практикам.
Йенсен задумался. Честно говоря, профессии писателей были последним, что его интересовало, когда он приступал к чтению. Особенно фантастики.
– Ммм… не знаю, – признался он. – Может, и да… – Бутте расплылся в торжествующей ухмылке. – А может, и нет…
Улыбка сменилась на презрительную гримаску.
– Так он даже и не учеееный… – еще более пренебрежительно, чем раньше, протянул профессор. – Тогда понятно, почему он пользуется этими пошлыми и, прошу отметить, не имеющими ровно никакого отношения к действительности терминами…
– Ну, справедливости ради… – Йенсен несколько обиделся. Ведь что греха таить, он и сам постоянно использовал эти слова. А как иначе, если читатели привыкли именно к «телепортации», «нуль-транспортировке», а не это… как тут настаивал профессор… ммм… «передача субчастиц на расстояния, отличные от нуля». – Справедливости ради: это не просто термин, а масскультурное наименование определенного процесса, которое укоренилось в сознании людей как конкретный стереотип, что не имеет никакого отношения ни к научной, ни к псевдонаучной его коннотации!
Профессор уважительно взглянул на него и протянул стакан. Йенсен тайком выдохнул. Семинары философского факультета не прошли даром, но формулировать такие длинные импровизации для него было несколько утомительно, – хотя бы физически. Просто не хватало воздуха в легких.
– Хорошо, хорошо, – миролюбиво сказал Бутте. – Пусть будет телепортация… Так что там, в том рассказе?
– Ну, там при… – Йенсен запнулся и взглянул на профессора. – …при телепортации… – на лице Буттса ничего не отразилось, и Йенсен бодро продолжил: – …оказалось, что при телепортации человек видит вечность.
Повисла пауза.
– И? – спросил профессор.
– Вечно видит вечность, – пояснил журналист.
– И?
– В результате сходит с ума и умирает, – упавшим голосом завершил Йенсен.
– А, – ответил Бутте.
На этот раз пауза была дольше.
– Кошмар, – меланхолично прервал ее профессор.
– Угу, – поддакнул журналист.
– Вы этим как бы попытались намекнуть, что при использовании моего аппарата может произойти что-то подобное? – подозрительно насупился Бутте.
– Но нельзя же исключать такую возможность? – резонно ответил Йенсен.
– А как там, в этом вашем рассказе…
– Кинга, – уточнил журналист.
– Не важно, – махнул рукой Бутте. – Так как там выяснили, что именно вечность… а потом сумасшествие и смерть?
– Ну, добровольцы, – пожал плечами Йенсен.
– Что, так сразу? Я так и думал, ничего этот ваш Кенг…
– Кинг.
– …ничего этот ваш не смыслит в науке. Ни вот на столечко, – профессор показал кончик пухлого пальца.
– Нет, ну почему же… – обиделся за Кинга Йенсен. – …до этого были… не помню, давно читал… кажется, мышки… или морские свинки… нет, точно мышки…
– Мышки рассказывали про вечность? – саркастически осведомился Бутте.
– Нет, – сухо сообщил Йенсен. – Они просто умирали. – А, – коротко ответил профессор и задумался.
Опять повисла пауза. Профессор продолжал думать о чем-то своем, а журналист снова перевел взгляд на аппарат.
Со стороны это больше напоминало два дверных проема. Модернистских, хромированных, оплетенных проводами самых разных цветов и самой разной толщины, с какими-то мерцающими панельками и вспыхивающими лампочками, – но, как ни крути, все-таки дверных проема. Более того, Йенсен подозревал, что под всеми этими проводками, панельками, лампочками, таймерами и прочей непонятной технической мишурой скрывались как раз две самые банальные дверные рамы.
Надо бы потом посоветовать Буттсу обратиться к дизайнерам, что ли, чтобы это все выглядело более… внушительно. По-научному как-то… Как надо, в общем. Как и должна выглядеть машина телепортации. Все-таки фантастические фильмы сделали свое дело. Никто не полезет в хромированный дверной проем. А вот в какую-то навороченную штуку – с удовольствием. Наверное, надо еще вон там налепить побольше ламп, сойдет даже елочная гирлянда на первое время, а воооон туда – прикрепить какой-нибудь второй таймер, хотя бы и кухонный, кто разберет во всеобщем ажиотаже. Зато выглядеть будет на порядок суровее, значимее, научнее и, конечно, денежнее.
– А еноты? – вдруг спросил профессор.
– Мммм? – рассеянно отозвался Йенсен.
– Еноты сойдут за мышек?
– В каком смысле? – не понял журналист.
– Еноты не умирали и не сходили с ума, – пояснил профессор. – Кажется. Я не специалист по душевным болезням енотов, знаете ли.
– Вы…использовали… енотов? – с ужасом догадался Йенсен.
– Ну да, – спокойно кивнул ученый.
– А почему… почему не свинок? Не мышек? Не котят, в конце концов?
– Ну, кто рядом водится, тех и использовал, – пожал плечами Бутте.
Йенсен закрыл глаза и представил, как кругленький профессор носится по лесу с мешком енотов, и ему стало жутковато.
– Но… как?
– Что «как»?
– Как вы их добывали?
– Сами приходили, – коротко сообщил профессор.
– Сами? Как?
– Вы бы тоже сами пришли, если бы вам предложили блюдечко с молоком.
Йенсен опасливо посмотрел на стакан виски перед собой и быстро прикинул в уме, не является ли тот аналогом блюдечка с молоком.
– Ну и… как еноты? – осторожно осведомился он.
– Нормально, – пожал плечами профессор. – Долакивали свое блюдечко и уходили восвояси.
– А потом?
– А потом приходили снова.
– А как вы узнавали, что это те же еноты?
Профессор посмотрел на него, как на умственно отсталого.
– Разумеется, я их помечал.
– А, – сказал Йенсен.
Повисла очередная пауза.
Йенсен подумал, не допить ли ему свой виски, но что-то его останавливало.
– Ну, хорошо, – миролюбиво сказал он. – Но – как?
– М? – рассеянно откликнулся Бутте. – Что «как»?
– Как вы… – Йенсен покрутил рукой. – Как вы придумали все это? И вообще, как это работает?
Лицо профессора приняло одухотворенное выражение.
– Только попроще, – предупредил журналист. – Совсем проще. Я бы даже попросил – примитивно.
Бутте задумался.
