– А зачем, собственно? Это же и так всем понятно…
– Что именно?
– То, что человек, рвущийся в другое время, всего лишь не нашел себя в этом.
– Логично, – кивнул Йенсен.
– Да, – кивнул ответно менеджер. – А диагноз «неудачник» не поставит ни один врач.
– Вы считаете меня неудачником? – усмехнулся Йенсен.
– Если бы я так считал, я не спрашивал бы вас об этом, – резонно возразил менеджер.
– А если предположить, что я просто хочу… ммм… острых ощущений? Хочу попробовать эту машину, о которой столько писал? Я, как и все, пользовался ею как телепортом, а теперь, как немногие, хочу попользоваться как машиной времени.
– Машиной времени в один конец, – покачал головой менеджер.
– Да, но все-таки машиной времени!
– Вы врете, – снова покачал головой менеджер. – Если бы вы хотели всего лишь попробовать машину, вы бы прыгнули на месяц, год, пять, десять… но не на столько же!
– Значит, я всего лишь величайший неудачник, – пожал плечами Йенсен.
Менеджер вздохнул.
Потом вытащил из ящика стола какой-то бланк и пододвинул его Йенсену.
– Подпишите согласие с возможными эксцессами.
– М?
– Обычная процедура, – пояснил менеджер.
– Ну, для вас, может, и обычная, а я так в первый раз, – возразил Йенсен. – Мне бы хотелось знать, что меня ожидает в случае этого… «эксцесса».
Менеджер неопределенно махнул рукой.
– Вы же знаете мою прежнюю профессию, – усмехнулся Йенсен. – Вы же понимаете, что мне сейчас будет любопытно, ияот вас не отстану.
– Ничего не будет, – неохотно ответил менеджер.
– Мне начать любопытствовать?
– Да нет, правда ничего не будет. То есть будет ничего.
– М?
– Понимаете… мы не можем ни в чем быть уверены. Нет, нет, нет, я не говорю о технической стороне, – заторопился менеджер, увидев выражение лица Йенсена. – В аппаратах мы как раз уверены… Я о другом. Понимаете… год, два, три, пять… десять лет, в конце концов… Но такой прыжок, как у вас… Что произойдет за это время? Война… экологическая катастрофа… природные катаклизмы… машины могут быть уничтожены. Вы просто не выйдете… понимаете, вы просто сделаете шаг в никуда.
– И начиная с какого срока действует подобный контракт?
– Начиная со ста лет.
– Вы оптимисты.
– Приходится.
– И сколько таких контрактов уже подписано?
– Вы первый, – был тихий ответ.
Пуленепробиваемое стекло отражало лишь чуть, но и этого хватило для того, чтобы, уходя, Йенсен видел, как задумчиво смотрит ему в спину менеджер.
* * *
Йенсен стоял у портала и прислушивался к своему дыханию. Странно, он даже не волновался. Или настолько уверил себя, что волноваться не стоит, что не замечает своего волнения.
Он готов к путешествию.
А вот готово ли путешествие к нему?
– Шаг в вечность, – тихо сказал он.
– Что? – вскинул голову техник, настраивающий аппарат.
– Шаг в вечность, – сказал он технику.
– А, – расплылся в улыбке тот. – Все что-то говорят. Что-то странное и непонятное, да.
– А вы бы что сказали? – спросил Йенсен.
– Не знаю, – пожал плечами техник. – Я-то туда не собираюсь.
– Ну а если бы?
Техник задумался.
– Я бы… я бы сказал «Привет».
– Почему? Вы же не знаете, что и кто ждет вас там… то есть потом.
– Вот поэтому лучше и поздороваться, – ответил техник.
Йенсен улыбнулся.
– Готово, – сказал техник. – Вам, наверное, сказали уже все? Просто шагните, и все. Не слишком широко, не резко… так, медленно и плавно… Ну, как обычно ходите.
– Хорошо, – кивнул бывший журналист.
– Тогда давайте, – похлопал его по плечу техник. – Прощайте.
Йенсен снова улыбнулся.
– Привет, – сказал он.
И шагнул.
* * *
Его схватили под мышки и грубо рванули на себя. Он заморгал, а потом зажмурился. Слишком быстро и резко сменилась картинка перед глазами за единый миг.
– Вперееед! – проорали над его ухом. – Ты слишком долго спал!
Что-то громыхнуло в отдалении, а через секунду – уже совсем рядом, казалось, в шаге от него. Он упал на колени, продолжая жмуриться, и зажал уши руками.
Его подхватили, рывком поставили на ноги и потащили куда-то, дергая за куртку и толкая в спину. Он спотыкался. Глаз он не открывал, и так слишком сильно бил даже по закрытым векам какой-то странный, слепящий, неестественный свет, и продолжал бы и дальше зажимать уши, если бы вдруг ноздри не резанул едкий запах и легкие не начали судорожно сокращаться. Он зашелся в кашле и приложил руку к носу, стараясь хоть так фильтровать то, от чего его чуть не выворачивало наизнанку.
Его еще немного протащили по каким-то кочкам и чему-то неприятно чавкающему, а потом усадили, прислонив к чему-то склизкому, сунули в руки очередное «что-то» – липкое и теплое – и оставили в покое.
Йенсен еще немного посидел, зажмурившись и затаив дыхание, а потом открыл глаза.
Глина. Ну, или суглинок. А может, просто грязь. Грязь везде. На странном ружье, что у него в руках, на его одежде, на лицах людей рядом. Окоп, в котором они сидят, – это же окоп, да? – словно целиком вырыт в огромном коме грязи, которая чавкает и пузырится при каждом движении.
Воздух наполнен гарью, дымом, запахом чего-то химического и невероятно вонючего. А может, это обычный сероводород, который прорывает тягучие пузыри у них под ногами.
Звуки вокруг – та же грязь. Хруст, скрежет, чавканье, глухое уханье чего-то, – неужели взрывов? – треск и… неужели это шаги?
Йенсен привстал и выглянул из окопа.
Через секунду он, пораженный ужасом, сползал вниз.
– Война миров… – прошептал он.
– Что? – громко переспросил его сосед.
– Война миров! Уэллса!
– Что?
– Это какой год? – проорал он в ухо соседа.
– Что?
– Какой год?
Ответ он расслышал лишь наполовину, но и так догадался, что это было не то время.
– Но почему меня вытащили?
– Ты тоже «рачок»?
– Что?
– Ты тоже «рачок»?
– Какой рачок?
– Рачок-отшельник! Из тех! Что! Болтаются! В тех! Машинах!
