Небрежным пинком ее отшвырнули прочь. Она бессильно упала на бок, ударяясь головой, но не чувствуя новой порции боли.
Сознание, играющее с реальностью и балансирующее на кончике иглы, стало меркнуть, серыми и черными пятнами рисуясь перед глазами. Вэл попыталась приоткрыть больные, неслушающиеся веки, и они показались ей тяжелыми, налитыми свинцом. Перед глазами, кажется, возникли черные кожаные сапоги, Вэл моргнула, стараясь сосредоточиться, силясь что-то разглядеть, но размытость не исчезала, заставляя смотреть на мир сквозь мутную грязную воду.
Что-то прохладное упало в бессильно раскрытую ладонь. Вэл медленно, совершая усилие, сжала пальцы в кулак, чувствуя тонкие металлические грани, впившиеся в мякоть ладони.
– Ты же этого хотела, верно? – раздался над головой знакомый презрительный голос. – Так получай. Знаешь, я все равно хотел отдать его тебе сегодня.
Вэл разлепила губы, пытаясь сказать что-то, но изо рта не вырвалось ни звука. Стиснув в сжатой ладони золотой браслет, она прикрыла веки, погружаясь в благословенную тишину.
Глава 31
Жирная крыса дернула носом, принюхиваясь к запаху крови, ощетинилась и исчезла в щели между досок. Вэл отвела взгляд, с безразличием рассматривая согбенную фигуру рядом. В ворохе грязного тряпья, с лицом в черных разводах сидел мужчина без возраста, с неприкрытым интересом наблюдая за девушкой. Вэл медленно моргнула, силясь прогнать навалившуюся слабость, оперлась здоровой рукой о земляной пол и попыталась встать. Голова предательски закружилась, ее повело в сторону; она, чувствуя, как пот выступает на лбу, тяжело дыша, привалилась к замызганным деревянным стенам.
Бродяга ухмыльнулся и сплюнул на и без того грязный пол хлипкой хижины.
– Чем заслужила? – хриплым пропитым голосом спросил он.
Вэл покосилась на нищего и облизнула пересохшие, потрескавшиеся губы.
– Полюбила зверя, – ответила она, запрокидывая голову и прислоняясь затылком к скрипящим доскам.
Радовало, что нашлось, пусть и жалкое, но укрытие от бушевавшей за стенами непогоды. Студеный ветер, завывая, заносил город ледяными хлопьями колючего снега.
Но Вэл повезло – ее, потерявшую сознание, милостиво бросили под худой, но крышей.
Дыра, конечно.
Вызвало слабую улыбку.
Все вернулось на круги своя. Спасибо Раза, что не дал забыть о том, кто она и где ее место.
– На, выпей-ка. – Из грязных тряпок показалась покрытая язвами и коростой рука с черной бутылью из непрозрачного стекла.
Вэл, отбросив малейшие зачатки брезгливости, с благодарностью протянула ладонь, взяла бутыль и тут же приложилась к щербатому горлышку. Кислая жидкость скользнула в болезненное горло, обжигая внутренности и принося успокоение.
– Спасибо. – Вэл вернула бутыль бродяге и прикрыла веки, слушая, как в сломанной руке молотом стучит боль.
– Спала с другим? – поинтересовался новый знакомый.
– Если бы, – отозвалась она потухшим голосом. Голова знакомо поплыла, боль приглушенно отступила, пульсируя на кромке сознания.
– Ну, это дело обычное, – пожал плечами бродяга, сипло посмеиваясь. Он запрокинул голову, глотнул из бутыли и утер грязной ладонью серые губы. – Они особо не разбираются. Доверяют только своим. Кто на тебя наговорил-то?
– Подруга. – Вэл почувствовала, как горечь заливает внутренности, сметая поселившуюся внутри боль.
«Почему, – хотела спросить она. – За что?»
Перед глазами встало лицо Янисы, красное и заплаканное.
«…я застала их вместе, на конюшне…» – сказала она, уничтожая жизнь Вэл.
– Ничего, ты же, главное, жива, – пожал плечами бродяга. – Только вот рука у тебя нехорошая.
Нехорошая?
Вэл, чувствуя, как слабеет под коленями, опустила глаза, разглядывая покалеченную руку. Она прижимала ее к животу, баюкая, словно ребенка, лелея собственную боль.
– Все нормально, – проговорила Вэл, сквозь тонкую, запачканную бурым тунику видя, как сильный отек охватывает руку ниже локтя. Кожа покраснела и натянулась, будто на барабане.
Отличный перелом, мастерская работа. Вэл видела такие раньше. Если не вставить кость на место и не зафиксировать, то ничем хорошим это не кончится.
Изматывающая дрожь прокатилась по телу, Вэл поежилась, замерзая.
Неудивительно. На улице настоящая зима, а она в одной тунике, штанах и сапогах. В том виде, в котором ее утром швырнули в фургон и отвезли в темницу.
Утром? Она подняла голову, всматриваясь в прорехи в крыше. Пасмурно, но еще светло. Сколько прошло времени?
Порыв холодного воздуха ворвался в хижину, и Вэл сжалась, прижимаясь щекой к плечу.
– Мне… надо… кое-что посмотреть, – зачем-то сообщила она бродяге, с трудом повернулась и, припадая на одну ногу, ощущая, как мелкие иглы острыми уколами забираются под коленную чашечку, сделала пару шагов в сторону.
С ширинкой справилась не сразу, и это, казалось бы, простейшее действие так сильно утомило, что она чуть не рухнула, дергая неподатливую шнуровку, чувствуя, как капли пота скользят по лицу.
Прислонившись здоровым плечом к стене, Вэл наконец добралась до нижнего белья и, когда пальцы щедро окрасились красным, стиснула зубы, со свистом выпуская воздух из горевших легких.
Вэл прикрыла глаза, восстанавливая дыхание.
Ублюдок. Долбаный ублюдок.
Захотелось заорать, завыть от бессилия, боли и тоскливой, всепоглощающей обиды.
Вэл подтянула пояс штанов, одернула тунику и обессиленно сползла по стене, пряча лицо в гудящих коленях.
Что же, может быть, это и выход – подхватить лихорадку и умереть так, как и должно такой, как она.
Жалость к самой себе окутала Вэл, поглощая душу.
Жалость и обида – и больше ничего. Она чувствовала себя преданной и не смогла бы ответить честно, что задело больше – предательство Раза или коварство Янисы.
Вэл, я люблю тебя.
Черные глаза на усталом лице, алая кровь на белом снегу, большое черное тело лошади. Раза целует ее, прощаясь навсегда.
Это волшебные слова?
Конечно.
Слеза стекла по щеке. Вэл закусила губу, задерживая дыхание, тщетно борясь с собой, а затем рот ее скривился, и тихие рыдания вырвались из груди.
Не имело никакого смысла строить из себя сильную, потому что она такой не была.
Потому что ее вообще больше не было.
Никто и ничто, слабая девчонка, возомнившая о себе слишком многое.
Потому что Раза уничтожил ее, сломав легко, точно слабое тонкое деревце, только-только научившееся противостоять ударам окружающей стихии, но забывшее о силе человека.
