Изабель Ретель-Бор
— Госпожа, ваш слуга более не имеет ран, — говорит мне целитель недовольным голосом.
Омар переступает с ноги на ногу и смотрит на носки своих башмаков.
— Хорошо, — киваю и говорю: — Благодарю вас за работу.
А потом возникает мысль, быть может, за эту услугу нужно целителю заплатить? Если нужно, то сколько? И где мне взять денег? Или он в принципе находится в штате и получает зарплату?
Память Изабель ничего не рассказывает и не подсказывает по этому поводу, потому как, снова повторюсь, девушку не интересовал замковый быт и то, как в принципе живут, точнее, будет сказано — существуют здесь люди.
А я не могу так, не знать, как всё устроено.
Ой, беда-а-а…
— Госпожа графиня, простите своего верного слугу, но могу я просить вас боле не вызывать меня на подобные случаи? — произносит целитель.
И звучит его просьба не вопросительно, а скорее утвердительно, будто он меня вежливо посылает с будущими приказами лечить здешних слуг.
Делаю лицо кирпичом. Хочу сначала сказать, что будет так, как я решу, но потом в голову приходит мысль всё свалить на гадского управляющего, и отвечаю целителю:
— Это уж не вам решать, милейший. Но ежели вас что-то не устраивает — милости прошу, ступайте и жалуйтесь моему управляющему. Быть может, он заинтересуется вашим крайне сложным и не терпящим отлагательств, вопросом, оторвётся от своих дел насущных, от игрищ и уделит вам своё драгоценное время и внимание.
По тому кислому выражению лица, которое появляется у целителя сразу после моего предложения, я понимаю, что управляющего боятся не только в замке.
И что в нём такого загадочно-устрашающего?
Быть может, он титул какой носит? Или имеет некие привилегии от самого монарха?
Ох, и нечисто как-то дело с этим малиновым типом с золотой челюстью. Но как бы выяснить всё и не попасться?
— Простите… Нет в том нужды беспокоить господина управляющего, — тушуется целитель. — Я не в упрёк вам сказал, госпожа графиня. Просто я удивлён вашей просьбой, потому как Омаров отец сам целитель, хоть и не имеет грамоты на использование дара своего. Но сына своего он бы поправил от этих скудных ран.
Отец Омара — целитель?
Что ещё за грамота? Это что-то наподобие диплома или разрешения на деятельность?
Ох, Изабель! Ну, вот на кой чёрт ты днями и ночами молитвы зубрила, а миром своим не интересовалась!
Нет, молитвы — это тоже хорошее дело. Я теперь знаю такие заковыристые славословия, которые сама бы вовек не запомнила. Есть такие в моей памяти, которые могут даже службу верную сослужить в каверзных ситуациях, и которыми я могу оправдать странности своего поведения. А некоторые в моей памяти и вовсе древние, и даже позабытые, но Изабель живо интересовалась и находила даже такие как исихазм* и селиха.*
— Я знаю, — говорю спокойно. — Но это заняло бы время, а Омар нужен на кухне. И как вы сами сказали, отец его не имеет грамоты. Тогда Омару пришлось бы мучиться долго.
Целитель кланяется и вежливо произносит:
— Вы слишком добры к слугам своим недостойным, госпожа графиня.
— Инмарий нам поручил помогать ближнему своему и не проходить мимо того, кто чувствует боль и страдает, — отвечаю, ссылаясь на Бога.
На этом наши пикировки завершаются и целитель уходит.
Киваю Омару и говорю:
— Возвращайся к своим делам. Выполняй поручения главного повара, не перечь ему, а свои идеи записывай… Кстати, ты читать и писать умеешь?
— Да, госпожа графиня. Я обучен грамоте, — отвечает юноша.
— Хорошо. Как вернёшься на кухню — сделай несчастный вид и не говори, что раны твои вылечены.
— Как скажете, госпожа.
Смотрю на парня и решаюсь спросить:
— Далеко отец твой живёт?
— Нет, госпожа графиня. В Виселках.
«Виселки» — деревня, до которой добираться часа три.
Хорошо хоть об этом Изабель знала.
— На днях навещу твоего отца, — огорошиваю Омара.
Тот вскидывает на меня испуганный взгляд и открывает в немом крике рот.
— Хочу потолковать, — успокаиваю его. — Пусть расскажет, почему грамоты нет. Совершил преступление какое, или причина в другом…
— Мой отец — честный человек, госпожа! — тут же вступается за родителя Омар. — Грамоту ему не пожаловали, потому как гильдии целителей не по нраву пришлись идеи моего отца.
Это уже любопытно.
— Вот об этом мы и поговорим с твоим отцом. А ты не переживай. Я только помочь хочу, — говорю Омару. — Всё, ступай и передай повару — хочу похлёбку из кролика с овощами. И готовить ты будешь. Пусть только кто другой попробует руки свои грязные в мою еду сунуть — оторву и сожрать заставлю.
Омар вдруг удивляется:
— Но кроль же — еда не для госпожи!
— У каждого свои недостатки, — отвечаю ему. — Всё, иди. Не люблю пустую болтовню.
*Исихазм — (от греч. — покой, безмолвие, отрешённость), мистич. течение в Византии. Понятие «Исихазма» включает два аспекта. В более общем смысле слова Исихазм — этико-аскетич. учение о пути человека к единению с богом через «очищение сердца» слезами и через сосредоточение сознания в себе самом.
*Селиха — покаянная молитва, являющаяся, вероятно, наиболее древним элементом синагогальной поэзии, назыв. Пиют. Слово это производное от глагола «прощать», в этом значении оно особенно часто употребляется в Псалмах, a в Средние века оно получило значение молитвы п прощении грехов и милости.
Омар удаляется.
Я же возвращаюсь в свою опочивальню. Голова пухнет от мыслей и переживаний. Всё оказывается не так и радужно, как я изначально себе представила.
Элен семенит рядом, и когда мы оказываемся одни на лестничном пролёте, женщина вдруг хватает меня за руку, дёргает к себе и шипит мне в лицо:
— Кто ты, дитя Тинария?! Куда ты дела мою госпожу?! Отвечай!
Поначалу, едва я очнулась, с осознанием, что я в другом мире, всё показалось захватывающим дух приключением. Новый мир, новое тело, ноги, что ходят… Второй шанс на жизнь. Но ко всему этому прикладывается и море проблем, и моя безголовость.
Вместо того, чтобы тихо-мирно сидеть и не выделяться, познакомиться подробно с жизненным укладом замка, выяснить всё хорошенько, а потом идти на амбразуру, я как Сорвиголова сама же нарвалась на неприятности. Безголовая!
— Элен… — выдыхаю изумлённо и многозначительно гляжу на её руку, что сжимает моё запястье. — Что на тебя нашло?
Женщина глядит на меня со страхом, непониманием и надеждой.
— Я жду ответа, — говорит она сурово.
