Магия голоса оказалась действенной в этом деле. Приказы выполняются только так.
В общем, повозка выглядит так, словно вот-вот развалится, едва тронешь её пальцем. Да и внешне, карета та ещё «красотка» — коробка из дерева с узёхонькими отверстиями, которые сейчас наглухо закрыты ставнями.
Кареты делают здесь из дерева и железа, правда, оббивают кожей и покрывают позолотой (вот уж совсем этого не понимаю, потому как позолота на потрескавшемся дереве и проржавевшем железе выглядит весьма сомнительно и непрезентабельно) и украшают родовыми гербами. На моей карете был изображён всё тот же угрюмый пейзаж, да парящий ворон.
Запрягают карету двумя парами лошадей. Но для таких дорог, как мне кажется, нужно быков запрягать, а не стройных коней.
О рессорах тут ещё никто и не догадался.
Представьте, будто вас запихнули в просторную коробку и начали, остервенело трясти и бросать. Удовольствие ещё то, скажу я вам.
Сиденья, хоть и мягкие, с виду, но во время поездки всё седалище отменно отбивается.
Поездишь так несколько раз и весь позвоночник себе разболтаешь к чёртовой матери!
Ну уж нет! Так не годится!
В голове тут же заработали шестерёнки.
— А зимой как ездить будем? — спрашиваю Элен.
Та смотрит на меня удивлённо, но отвечает:
— Так же, графинюшка.
— Или верхом, — добавляет с улыбкой Омар.
Качаю головой.
И беру себе на заметку срочно сделать утеплённые сани.
А ведь в моём мире на Руси ещё с незапамятных времён были сани.
Сани сверху и кругом крепко будут закрыты и укутаны, так что ни малейший ветер не сможет проникнуть в них. Для долгих поездок, в самих санях внутри будет постелена тёплая постель, в которой можно будет лежать день и ночь во время пути, а в ногах — нагретые каменные плиты или медные фляги с горячей водой, чтобы теплее было в санях. В такой спальне можно ехать и день, и ночь, не выходя из саней, разве что за надобностью…
Свою идею пока не озвучиваю.
Да я пока вообще ничего не озвучиваю, что уже задумала.
И ещё мысли появились проложить по графству трассу. Дорогу большого значения. Будет эта трасса, так сказать, артерией, соединяющей все деревни между собой.
«Пора выходить в широкий мир», — усмехаюсь про себя.
Как сделать асфальт — знаю. Даже кирпич знаю, как делать надо.
Но всё упирается лишь в людей.
Будут люди — будет дело делаться.
Конечно, построить дорогу силами графства, дело совсем не лёгкое. И всё же если пугаться любого дела, то лучше всего ни за что не браться. Да и назовите мне хоть одно лёгкое дело на всё белом свете. Как говорится: глаза боятся, а руки делают.
Пока едем, я размышляю о том, что ещё нужно сделать и попутно говорю с Элен и Омаром.
Отца Омара зовут Керуш.
И отлучили его от гильдии за свободомыслие.
Простыми словами, целитель опровергал единую модель, по которой лечат абсолютно всех и вся. Он говорит, что каждый человек — индивидуален, и к каждому нужен свой подход. Одна и та же болезнь может по-разному протекать у людей. Его вольнодумие и слова ещё терпели представители медицины. А после того, как он начал подробно изучать тело человеческое, то тут уже всё — хана пришла Керушу. Лишили его грамоты на оказание целительской помощи, запретили ему лечить людей и хоть как-то изучать свою область.
Короче, попал мужик по самое не балуй. А всё почему? Да потому что умнее оказался большинства баранов, которым что-то новое всегда кажется чем-то страшным и проделками Тинария.
Думаю, мы с ним найдём общий язык.
Я помогу целителю вновь обрести грамоту и под моим покровительством заниматься изучением медицины.
* * *
Спустя час я зверею.
Болит всё, что только можно и нельзя. Мне кажется, что даже волосы стонут и воют от этой омерзительной поездки.
А я ещё хотела по всем деревням проехать.
— Кто-то в деревнях главный есть? — спрашиваю Омара.
— А как же, — кивает он. — Староста в каждой деревне есть. В «Виселках» раньше мой отец старостой был, но когда грамоты лишился — народ от него отказался. А ведь при нём деревня процветала…
Омар сникает и погружается в свои думы.
Элен косится на меня с неодобрением, мол, какого Тинария ты, графиня, о всяком сброде интересуешься.
Эх, Элен, Элен…
Но я не зацикливаюсь на мамушке.
Думаю о старостах.
А ведь они как власть ближе всех к народу. Хороший староста — это спасение деревни, без него не обойтись жителям. Они и народ организовать могут, и сказать как надо, по-простому, чтобы мысль народ уловил и понял, и дорогу построить, ежели, понадобится.
Значит, надо собрать всех старост в замке и поговорить с ними обо всех проблемах и способах их решениях.
Охо-хо… ну вот кто сказал, что быть главной — это легко и круто. Это, блин, совсем не круто. Страшно, боязно и хочется, чтобы кто-то пришёл и за тебя все проблемы разрулил. Но не будет такого, никто не придёт и не поможет, пока сама за всё не возьмусь.
— Много ли жителей в деревнях? — снова спрашиваю Омара.
Тот вздыхает и говорит, как есть.
Народу вроде и много, но в основном это женщины, дети, да старики. А вот с мужчинами сложно.
— Война, — понимаю я.
— Чистая правда, — говорит Элен. — Не мужские деревни в графстве — женские.
Прошла война по мужской половине королевства, будто коса по полю. Получила она своё сполна.
Да и молодые ребята всё чаще уходить из деревень стали. Не военные ветра уже уносят мужчин. Нужны мужчинам эти нищие деревни. Любые открыты дороги, другие манят пути.
Слушаю я Омара, и всё тоскливее и тоскливее мне становится.
А сила любых земель в чём? В людях конечно — в сильных и молодых.
Без рук ничего не сделаешь.
Как ушедших вернуть обратно?
Задаю этот вопрос Омару с Элен.
Мамушка качает головой.
— Трудное это дело и сложное.
Я и сама это понимаю.
— Не интересно здесь в графстве, уж простите меня, госпожа графиня, — говорит Омар.
— Прощаю.
Понимаю я всё: работы нет, культуры никакой нет, даже храм и тот развален, дорог и тех нет, а дома — развалюхи. Рыба всегда, где глубже ищет.
Но разве повысишь графский доход, разве построишь мощёные улицы, да дороги и вместо прогнивших избёнок — добротные дома, если некому строить, мостить и доходы множить, если мало в деревнях рабочих рук?
