Но Валюша имела такое огромное сердце и нерастраченную любовь, что её хватало на всех нас.
Она-то и дала нам тепло, любовь и заботу матери, которой мы были лишены. Она учила нас жизни. Всем хозяйственным премудростям. С её подачи, я знаю много из того, что по обыкновению знают дети в семьях — это быт.
Валюши не стало, когда я окончила первый курс университета.
Любимая и родная, она заменила мне мать и стала самым родным и близким человеком для брошенных и больных детей.
На глаза ненароком наворачиваются слёзы от тёплых и грустных воспоминаний.
Но теперь у меня есть и мать, и отец. И они любят… любят Изабель. И меня радует, что отец гордится мной.
Да, теперь это мой отец. Странно осознавать этот факт. Никогда не было отца. Так странно, но тепло в груди от мысли, что меня есть кому защитить.
Улыбка касается моих губ.
Что ж, буду ждать отцовского помощника. Авось, он не приедет раньше, когда меня в замке не будет.
Надо бы Омара предупредить. На всякий случай.
Вскрываю затем письмо короля.
Читаю и начинаю ругаться.
Король пишет коротко и сухо.
Бла-бла-бла, все дела. Отправил своего представителя для разбирательства и выводы пока никакие делать не стану.
А вот по поводу моего дара ещё как станет.
Дар-то редкий и сильный. Нужно контролировать его. И ничего лучше Его Величество не придумал, как передать своему представителю список с кандидатами мне в мужья!
Чего вообще?! Совсем ку-ку там?!
Я вообще-то замужем!
Но даже если муж и погиб, то я буду скорбеть по нему и носить траур, лет так… пятьсот. Но я уверена, что Астер Ретель-Бор жив! И не надо мне тут всяких гадов предлагать, Зеррана вон сполна хватило!
Интересно, это он список составил с подачи Зеррана? Он же писал королю обо мне, козлина.
Сжимаю руки в кулаки и намереваюсь сгоряча накатать королю простыню со всем тем, что о нём думаю, но беру себя в руки и здраво рассуждаю, что письмо лучше написать уже в городе и отправить в столицу. А по дороге подумаю, какие доводы привести, чтобы король отмёл всякую идею меня замуж выдавать.
Ха! Это он только об одном моём даре узнал и давай кандидатов предлагать. А что будет, когда о другом даре узнает и о золоте известно станет?
Вообще графство колючей проволокой обтянут и меня в монастырь упекут, ведь негоже женщине золотодобычей заниматься…
Тьфуй!
Ну уж нет, Величество, я вам таких доводов приведу и схем нарисую, что я для вас сама как золото стану!
Рррр…
* * *
Астер Ретель-Бор
Поднимаюсь по верёвочной лестнице на смотровую башню на старом и могучем дереве.
Глубоко вдыхаю холодный воздух, наслаждаясь ветром на свежевыбритом подбородке, и обращаю взор на окружающий пейзаж.
Рассвет едва-едва поднимается над землёй. Самое начало дня. Туман ещё не рассеялся и стелется между деревьями клубами одеяла.
Впереди лежат многие километры густого леса. Затем идёт зубчатая линия высоких гор, тускло‑коричневых, едва видимых, словно они и вовсе мираж.
Опускаю взгляд на свои руки. Ни грязи, ни засохшей крови на них больше нет. Руки тёмные, сухие, тёплые. Незнакомые.
Ссадины и струпья на костяшках пальцев практически зажили.
Как же приятно быть чистым.
Новая одежда, хоть и ношенная, но чистая. Она грубой тканью царапает кожу, лишённую защитного слоя грязи и засохшего пота с кровью.
Я гляжу вдаль, дочиста вымытый, досыта накормленный, практически с зажитыми ранами и чувствуя себя другим человеком. На какой-то миг мне кажется, что знаю, кто я. Но буквально на миг и тут же это чувство проходит и снова накатывает тоска и безнадёга.
Раны излечиваются, а вот потерю себя исцелить можно?
— Хорошо тебе спалось, странник? — спрашивает меня хозяин лачуги, поднявшийся вслед за мной на башню.
— Как дитя.
Непривычно телу спать на мягком матрасе и под тёплым одеялом.
— Сегодня ты выглядишь намного лучше, чем несколько дней назад.
— Вы спасли мне жизнь, мудрый друид.
— Пустое. Я вижу, ты расстался с зарослями на своём лице, да и запах от тебя уже лучше. Поменьше бы шрамов на теле и будет совсем хороший вид. Хоть графом тебя называй, странник.
Смеюсь его последним словам.
— Уж кто-кто, но вряд ли я граф, друид.
— Не спорь, мало ли кто ты таков, но сейчас ты обычный смертный, посланный сюда самим Инмарием. И скоро попрошу тебя о помощи, странник. Всё как раз идёт хорошо. Твои раны быстро заживают. Я не целитель, а то так бы быстрее всё прошло.
— Ты спас мне жизнь, друид. Я в долгу у тебя и помогу в любом деле.
— Помощь станет для тебя тяжёлой ношей, странник. Учти это. Но по-другому я не могу. Прости заранее.
Смотрю на старого тёмного друида — старик такой древний, что сам не помнит, сколько ему лет и как давно он живёт на этом свете. В глазах мудрость веков и бесконечная усталость.
— Что может быть тяжелее, чем смерть? — говорю друиду.
Тот тоже смотрит на меня внимательно и с прискорбием отвечает:
— Жизнь, странник. Тяжелее всего — это жить. Но не будем пока об этом. Лучше послушай мой совет и в будущем избегай острых предметов.
Смеюсь.
— Они сами меня находят.
— Что ж, — вздыхает друид, — надеюсь, это твои последние раны.
— Надеюсь.
Однако я очень в этом сомневаюсь.
— Пойдём, сделаем завтрак, — говорит друид.
Мы ещё немного стоим молча и глядим, как восходит солнце на небосводе. Потом ветер обдаёт нас холодом и гонит прочь с высоты на землю. Я ёжусь и спускаюсь вниз вслед за своим спасителем.
Друид ловко ошкуривает зайца, потрошит его и режет на куски.
— Ты ловко обращаешься с ножом, — замечаю я.
— Мне приходилось убивать людей, — отвечает он. — Я профессионалом был в этом деле. И слишком устал от этого.
Задумчиво жую нижнюю губу.
— Я прошёл войну, друид, и я тоже убивал, хоть и помню войну смутно…
— Тебе повезло в некотором роде. Не помнить убийства — это благо, странник.
— А ты, значит, видел много смертей?
Друид вздрагивает и поднимает на меня взгляд усталых глаз.
— По молодости я бы охотно похвастался убийствами. Гордо перечислил бы все сражения, в которых принимал участия, назвал бы тебе все войны, что я прошёл. Чем ты старше и древней, тем лучше и отчётливей помнишь всё то зло, что нёс людям, странник. Память — коварная штука и очень злая. Ты счастливчик, что забыл всё. Ты сейчас как белый лист и даже если ты злым был в прошлом, то ты можешь всё изменить и встать на дорогу света и добра, которую нам с рождения указывает Светоносный Инмарий. Я давно перестал гордиться своими сомнительными подвигами — тогда ещё я не осознавал, почему так происходит. Всё постепенно случилось. Войны становились всё злее и кровавее, друзья один за другим предавали, а кто оставался истинным другом — несправедливо погибал.
