Сытный завтрак, благодарности Агнесс и её послушницам за еду и кров, просьба благословить всех нас и мы отправляемся по делам.
— Вы уверены в этом, Ваше Сиятельство? — уточняет Керуш. — Всё-таки рабов покупать — не женское дело.
Смотрю на целителя таким взглядом, что он затыкается и решает забыть выражение «не женское дело».
Да в самом средневековье жить — это уже не женское дело!
* * *
Пройти к невольничьему рынку можно только миновав ярмарку. А народу на ярмарке собралось уже немало. И чего людям в такую рань не спится?
Продавали сегодня снова всё, что можно продать в это время года: молоко, мясо, рыбу, местные примитивные сладости, пиво, скот, птицу и множество другого товара. Всё было, как и вчера, да только людей пока поменьше. Но это ненадолго.
Зазывалы громко хвалят свой товар, стараясь рассказать нам, что мы совершим огромную ошибку, пройдя мимо.
Ну что поделать, одной ошибкой больше, одной меньше… И мы идём дальше.
И вот он, рынок рабов.
Площадка для продажи невольников имеет внушительные размеры.
И нет, никаких клеток не вижу.
Помосты, устланы грязной соломой. На этих помостах стоят, сидят, лежат, корчатся люди, скованные по рукам, ногам и даже шее цепями.
— Не бойтесь, госпожа, — говорит Эрдан, видя мой взволнованный взгляд. — Если среди рабов маги есть, то они не опасны. Закованы в цепи, лишающие магии, как Зерран.
Киваю и не говорю воину, что не это меня волнует и пугает.
Здесь уже толпится народ. Покупатели. Одни мужчины.
На меня смотрят с насмешками, кто с удивлением, а кто с презрением, мол, какого хрена тут баба забыла?! А ну-ка вон пшла! Иди коз с коровами покупай, и место своё знай!
Но за моей спиной вырастает вооружённый до зубов Эрдан со своими людьми, и Керуш рядом многозначительно трогает клинок в ножнах, да и я поправляю капюшон ручкой, на которой сверкает кольцо с графской символикой, и открытые было рты закрываются, так и не высказав свои недовольства.
Козлы.
Гляжу по сторонам.
Рабов так много, что глаза разбегаются.
Несколько десятков мужчин разного возраста, столько же или больше молодых рабынь, даже дети! И они находятся на помостах в жутких лохмотьях.
— Здесь продают дешёвых, — комментирует Эрдан. — Чуть дальше будет продаваться уже дорогой товар.
Товар… Каким же страшным становится простое слово, когда оно применяется к человеку!
Желающие купить живой товар посылают своих слуг и требуют осмотреть человека: и в рот заглядывают и волосы дёргают, и тело трогают щупают-щипают, проверяют крепость мышц… Боже… Это мерзко…
Женщинам покупатели повелевают полностью раздеться! Кто-то из них посылает этих покупателей в задний проход Тинария и тогда уже женщин «раздевает» сам хозяин, срывая с несчастной её хоть какую-то, но одежду.
Мужчины трогают и ощупывают их груди, бёдра, ягодицы, живот и, договариваются с хозяином и отсчитывают причитающуюся сумму…
При мне молодую, хоть и грязную девушку покупают и забирают за двадцать золотых…
Я вижу её глаза — мёртвые. Для неё жизнь уже закончена.
Дети…
Божечки… Это чудовищно!
Дети продаются по особой цене. Если девочка обещает быть красавицей — за неё требуют заплатить как за взрослую рабыню. Мальчиков отбирают в основном для воспитания в специальных воинских лагерях — из них будут готовить воинов-охранников.
Но на рынке толпится не только покупатель, но и множество зевак пришедших просто поглазеть на обнажённые женские тела.
Глядя на этот ужас, сопровождающийся плачем детей, криками женщин, убитым взглядом когда-то гордых мужчин, чудовищной вонью, я чувствую, как мне становится плохо.
Кружится голова. Я опираюсь на руку Эрдана.
Куруш обеспокоенно глядит на меня и протягивает мне маленький мешочек.
— Госпожа, возьмите и съешьте пару веточек. Это засушенные цветки гвоздики, зачарованные моей магией. Как знал, что нужно их с собой сегодня взять.
Благодарно киваю ему и показываю, чтобы развязал мешочек и сам достал эту пряность.
А мужчины, что глядят на меня, довольно усмехаются. В их взглядах так и читаю насмешку.
Злость возвращает мне крепость духа не хуже зачарованной пряности.
Будь моя воля, будь я великой магичкой, как бы наколдовала сейчас пару десятков бульдозеров и сравняла бы весь невольничий рынок с землёй! А на его месте поставила бы благотворительный комплекс. В его состав бы входил целый ряд культовых и социальных сооружений: церковь, школы, библиотека, столовая для бедных, больница, бани, и места для отдыха с фонтанами.
Помнится мне из фильма про Хюррем Султан, она как раз и построила нечто подобное на месте невольничьего рынка.
Эх! Но не объять необъятное. Да и чтобы начать такое масштабное дело, нужно получить поддержку короля, не меньше. И уж тогда гуляй душа…
А сейчас я могу хотя бы купить кого-то, чтобы освободить… Денег, слава богу, много, хватит на десяток таких рынков и ещё останется. Спасибо, Зерран, что скопил для меня мои же деньги! Гад!
Глава 18
* * *
Изабель Ретель-Бор
— Из мужчин кого-то купят на галеры, кого-то для личного войска или тяжёлого труда. Женщины и дети… Вариантов тьма, госпожа. Но я уже говорил, повторяться не стану.
Киваю и мрачнею всё сильнее.
— Покупайте! Покупайте, гости дорогие! У нас рабыни самые лучшие в мире! А есть и настоящая жемчужина, что достанется лишь истинному ценителю красоты!
Иду вдоль помостов и кривлюсь от этих слов. Меня трясёт от дикой злобы и мне хочется кричать.
И вот мы уходим вглубь невольничьего рынка. Здесь продают элитный «товар». Вход сюда доступен только избранным. Охрана убеждается, что у нас есть достаточно золота и лишь тогда пропускает.
Мы идём по дороге к небольшой возвышенности, устланной парчовыми тканями. Мужчины в предвкушении чего-то ждут.
— Здесь не представляют рабов, как на дешёвой половине рынка. Здесь сначала показывают, а затем сразу идут торги, госпожа, — объясняет мне Эрдан.
Вскоре на помост выводят девушек. Все высокие и стройные. Удивительно красивые. Из них кто-то покорно идёт навстречу нелёгкой судьбе, кто-то рыдает, а одна проклинает всех на белом свете, за что получает удар плетью по спине. Несильный удар, но ощутимый. Хлыст разрезает воздух и от хлёсткого удара девушка выгибается и кричит, а я вздрагиваю вместе с ней и трясусь в ужасе, словно сама получила этот удар.
Мужчины смотрят спокойно и никак не реагируют на крик и плач девушки. Им всё равно. Для них они — товар. Не люди, а рабыни.
