На юбилее редакции, который успел случиться за то короткое время, что я там работала, секретарь выпила лишнего и во всеуслышание заявила, что меня взяли в редакцию только потому, что я — любовница Скворца.
— Не расстраивайся, — успокаивала меня Галя, — ее характер тут все знают, даже между собой из Веры Павловны в Стерву Падловну переименовали. На самом деле именно она была любовницей Скворца, но что-то у них там не заладилось, и они расстались.
— И тетка не нашла ничего лучше, чем обвинить в этом меня!
— Согласись, обидно было бы не найти виноватых, себя-то уж она точно ни в чем не винит.
Через два дня после юбилейного торжества Вера Павловна уволилась, и ее место заняла добродушная хохотушка Таня. Она любила яркие платья и обильно украшала себя бижутерией, отчего иногда походила на новогоднюю елку.
Я шла по коридору, прислушиваясь к странным шорохам по сторонам. Пол был чисто вымыт, кое-где поблескивал влагой, и пахло весенними цветами. Неожиданно сзади скрипнула дверь, послышались шепот и сдавленный смешок.
Обернулась — никого. И вдруг следующая же дверь, мимо которой я проходила, резко распахнулась, пребольно ударив меня, и из нее буквально вывалилась в коридор Вика. Огромная стопка газет, которую она держала в руках, с громким шлепком упала на пол и рассыпалась.
Я ойкнула и отскочила, потирая ушибленную руку.
— Извини, я думала, здесь никого нет… — Вика присела и начала собирать газеты. — Мы, кажется, до сих пор не знакомы?
— Я тебя знаю, ты — Вика.
— Угу. Яковлев сказал?
— Да. — Я тоже присела и стала ей помогать.
— Впрочем, я знаю, что тебя зовут Диана. Можно считать, что познакомились. — Вика с сомнением оглядела увесистую кипу газет и спросила: — Боюсь опять их рассыпать… Не поможешь донести?
— Конечно.
Мы разделили стопку пополам и понесли в подвал, в архив.
— Послушай, я тебя не сильно ударила?
— Пустяки, до свадьбы заживет.
— Нехорошо получилось, — вздохнула Вика. — Честное слово, я не специально! Не обижайся, ладно?
— Я не обижаюсь, — пожала я плечами. — Откуда тебе было знать, что мимо двери кто-то идет?
— Но я все-таки чувствую себя виновной. Пойдем в «Трояк», я угощаю.
— Спасибо, но у меня работы много, — попыталась отказаться я, чувствуя себя страшно неловко: провести обеденный перерыв в «Тройке» я собиралась, как и все последние дни, с Яковлевым.
— Ну вот, — надула губы Вика, — а говоришь, не обиделась.
— Я действительно… — начала я. Но Андриенко бесцеремонно перебила:
— Или ты идешь со мной, или я считаю, что ты не захотела принять мои извинения!
Я вздохнула:
— Ладно, идем.
— Хотя нет, — встрепенулась вдруг Вика. — Знаешь, давай лучше у меня в кабинете посидим. До обеденного перерыва еще дожить надо, а сейчас никак нельзя сорваться, на меня и так уже Соломоныч зуб точит.
Мы прошли к ней в кабинет, где она, весело болтая, залила кофе кипятком, достала пачку сигарет и уселась напротив меня.
Надо сказать, что я раньше почти не курила, но за неделю работы в редакции привыкла дымить, как паровоз.
— А ты Яковлева давно знаешь? — без церемоний приступила к допросу Вика.
— В редакции познакомились.
— И как?
— Что — «как»? — не поняла я.
— Он у нас записной сердцеед. Небось, уже напел про несчастную холостую жизнь, про тоску и одиночество, отсутствие женской ласки и свидание назначил?
— Мы с тобой об одном и том же человеке говорим? — удивилась я. — Мне он не показался…
— Это он специально прикидывается хорошим, — опять перебила меня Вика, — а потом заманит тебя в свои сети и бросит. Как меня.
И на ее глазах заблестели слезы.
Сигарета чуть не выпала у меня из пальцев. Я сразу вспомнила ее презрительный взгляд в баре.
— Тебя?!
— Вот видишь, он даже не сказал тебе, что я его жена.
Я как раз пыталась отхлебнуть кофе, поэтому немедленно поперхнулась и закашлялась, мысленно проклиная все на свете. Горячий кофе обжег не только рот — огненным шаром прокатился по пищеводу и завис где-то в районе верхней стенки желудка.
— И-извини, Вика, я не знала, — заикаясь, забормотала я. — Собственно, зачем ему было об этом говорить? Мы с ним просто друзья.
— Да ладно, — иронично обронила собеседница.
— Серьезно. У меня свадьба скоро, зачем мне чужие мужья…
— Свадьба? Это хорошо. Надеюсь, твой жених не окажется таким же подлецом, как Яковлев.
И Вика загрустила.
— Я, пожалуй, пойду, — заторопилась я, — работы много.
— Конечно, — кивнула она. — Да и мне сегодня статью надо сдавать. А ты заходи, кофе еще попьем, а то у меня в кабинете все по командировкам разъехались, словом не с кем перекинуться. Скукотища.
Я попрощалась.
— Смотри приходи! Жду! — крикнула Вика мне вдогонку.
Вернувшись в свой кабинет, я не находила себе места. Смутное ощущение, что во всей этой истории что-то не так, не покидало меня, но я не понимала, что именно. Если Вика правду сказала, то зачем Яковлев привел меня туда, где ежедневно обедает она? Хорошо, допустим, ему наплевать, что он женат… Но почему тогда она-то сразу к нам не подошла, как только увидала? На тихоню Вика не похожа, темперамент не тот.
Чем дольше я размышляла, тем более запутанным все казалось. И еще та странная очередь из мужчин около моего столика в баре, когда мне вздумалось прикурить…
Я начала вышагивать из угла в угол по диагонали. И каждый раз оказывалась у маленькой дверцы, ведущей непонятно куда. Узенькая, низкая, как в каморке у папы Карло, с нормальной дверью она не имела ничего общего. Так, створка какого-то встроенного шкафа, который ни разу при мне не открывали.
Совершая очередной проход, я задела ее рукой, и дверца открылась. Пахнуло пылью и лежалым хламом. И еще стало видно, что никакой за ней не шкаф, а темный и длинный коридор.
Выключатель оказался еще забавней створки — допотопный и старый, он торчал на стене бородавкой и вместо клавиши имел кнопку, как у звонка. Когда я на нее нажала, пара тусклых лампочек скудно осветила пространство: несколько дверей с левой стороны, а в конце коридора — старинный покосившийся стул с резной спинкой. Вместо одной из четырех ножек были подложены стопкой книги, сама же ножка лежала здесь же, на сиденье. Мне захотелось разглядеть резьбу поближе, и я направилась к стулу. И вдруг услышала слева шум.
Голоса — мужской и женский — шли от одной из дверей, и в разговоре мне вдруг почудилось мое имя. Я подошла поближе и прислонила ухо к замочной скважине.
