Она наклонилась рассмотреть резьбу и испуганно вскрикнула, когда из камина выскочила стая бродячих котов. Они промчались мимо нее в заднюю часть дома и выскочили в разбитое окно. Девушка прижала руку к груди, издала нервный смешок и пошла за ними.
— Наверное, это окно во двор, — сказала она. — Давай посмотрим.
Дверь не поддавалась. Замок открылся, но петли заржавели. Общими усилиями они смогли отодвинуть ее от косяка дюймов на двадцать. Фиона протиснулась в щель первой и ахнула:
— Ох, Ник! Скорее! Ты только глянь!
Сомс пожал плечами и последовал за ней. Что там такого? И тут он увидел их. Чайные розы. Сотни чайных роз. Ими был заполнен весь просторный задний двор. Они росли на стенах, на дорожках, на заржавевшей чугунной скамье, друг на друге, гордясь собой и наслаждаясь солнечным светом. Он узнал их в ту же секунду. Отец любил чайные розы; в их оксфордширском имении росли десятки таких кустов. Старые аристократки… Ник помнил, как садовник рассказывал, что предки этих красавиц были тайком вывезены из Китая сто лет назад англичанами, которым пришлись по душе пышные цветы с опьяняющим ароматом чая. Выращивать их было трудно, добиться повторного цветения еще труднее, но эти кусты цвели как сумасшедшие в самый разгар летней жары!
— Понюхай их, Ник! Они пахнут чаем! — воскликнула Фиона. — Посмотри сюда… ты когда-нибудь видел такой розовый оттенок? А полюбуйся на эти бледно-желтые… — Она бегала от куста к кусту и зарывалась лицом в лепестки, как взбесившийся шмель.
Ник поднес цветок к носу, закрыл глаза, сделал вдох и на секунду снова вернулся в летний Оксфорд. Открыв глаза, Сомс увидел, что к нему бежит Фиона, легкомысленно засунувшая цветок за ухо. Она обвила руками его шею и крепко обняла.
— О господи, старый башмак! Я не знал, что розы оказывают на тебя такое действие!
— Да! — воскликнула она и сжала ладонями его руки. — Так же, как прекрасные старые дома Грамерси-парка. И чай. Ох, Ник, это оно! Неужели ты не видишь? Этот дом станет твоей галереей… и моей чайной!
Глава сорок пятая
— Неужели я не могу отнять у нее хотя бы пять минут? — умоляла Фиона. — Клянусь, я не буду злоупотреблять ее гостеприимством!
— Вы им уже злоупотребляете. Мисс Николсон не принимает посетителей.
— Но я только хочу спросить ее о доме… доме в Грамерси-парке…
— Могу посоветовать вам встретиться с ее поверенным, мистером Реймондом Гилфойлом. Лексингтон-авеню, сорок восемь. — Дворецкий мисс Николсон хотел закрыть дверь, но Фиона вставила в щель ногу.
— Я уже была там. Он сказал мне, что мисс Николсон не желает сдавать дом.
— Значит, вы уже знаете ответ.
— Но…
— Мисс Финнеган, будьте добры убрать ногу. Всего хорошего.
Пока дверь со скрипом закрывалась, Фиона услышала раздраженный женский голос:
— Харрис, кто там? В чем дело?
— Докучный посетитель, мадам. — Дверь захлопнулась. Фиона стояла на крыльце мисс Николсон. «Вот и все», — подумала убитая горем девушка. И Уилкокс, и Гилфойл говорили ей, что мисс Николсон не сдаст дом, но Фиона вопреки всему надеялась, что если она увидит эту женщину лично, то сумеет заставить ее передумать. Теперь эта надежда рухнула.
Порыв ветра сорвал с нее шляпу. Фиона поймала ее, водрузила на место и приколола заново.
— Черт бы все побрал! — выругалась она. Ей был нужен этот дом. Отчаянно нужен. Фиона впервые увидела его неделю назад и с тех пор не могла думать ни о чем другом. Да, здание в ужасном состоянии, но если приложить руки, его можно довести до ума. Уилкокс сказал, что водопровод там работает. Когда отец мисс Николсон покупал дом, трубы проложили заново, а он, Уилкокс, регулярно пускает воду, чтобы стоки не засорились. Кладку придется подновить, крышу залатать, перестелить полы, переклеить обои, вставить рамы, поменять оборудование на кухне, но само здание еще хоть куда. Хотя самой мисс Николсон на дом наплевать, Уилкокс признался, что не может видеть, как он разрушается, и много лет пытается помешать этому. Фиона с Ником долго обсуждали, как смогут его использовать. Она возьмет себе сад и два нижних этажа, а Ник — два верхних. На третьем будет галерея, а на четвертом — его квартира. Арендную плату они будут вносить поровну и обратятся в Первый Купеческий за ссудой на ремонт. Оба предпочли бы не брать взаймы, но другого выхода не оставалось. И то, и другая страдали от острого недостатка наличности.
Фиона вкладывала деньги в «ТейсТи». За последний месяц она приняла на работу еще двух приказчиц, купила собственную повозку, упряжку лошадей для доставки товаров и наняла кучера. Потратила целое состояние на рекламу своих ароматизированных чаев. Они со Стюартом экспериментировали несколько недель, проверяя и отвергая бленд за блендом, пока не получили смесь, достаточно крепкую, чтобы выбранные Фионой ароматизаторы не отбили вкус чая, но не такую крепкую, чтобы пересилить запах корицы или ванили.
Кроме того, она продолжала покупать акции «Чая Бертона». Лондонские докеры наконец выступили. После нескольких месяцев агитации за повышение жалованья и восьмичасовой рабочий день тред-юнион решил начать стачку. Поводом для нее стал отказ выплатить группе докеров обещанные премиальные. Постоянные рабочие, поденщики и грузчики объединились и решили перекрыть Темзу. Весь бизнес, зависевший от реки, оказался, под смертельной угрозой. Акции Бертона потеряли половину своей первоначальной стоимости, и Фиона пускала на их покупку каждый заработанный доллар. Кроме того, она анонимно перевела на счет профсоюза докеров пятьсот долларов. Узнав об этом, Майкл пришел в бешенство, но Фиона и глазом не моргнула. Так она мстила за отца, мать, Чарли и Эйлин. Она отослала бы бастующим и миллион, если бы имела его.
Ник тоже оказался стеснен в средствах. Он ждал поступления из Лондона первого из четырех ежегодных чеков инвестиционного фонда, но тот еще не прибыл. Ник говорил, что отец наверняка придерживает деньги, надеясь, что сын умер, и стремясь сэкономить на почтовых расходах. Ник уехал из Лондона с двумя тысячами фунтов, но большую часть этой суммы уже потратил на таможенные пошлины за доставку картин, переделку помещения, арендованного им у миссис Маккай, и покупку десятков полотен художников, с которыми познакомился уже в Нью-Йорке: Чайлда Хассама, Уильяма Мерритта-Чейза, Фрэнка Бенсона и других. У него осталось не больше трехсот долларов.
Фиона выяснила, что в смысле денег Ник был безнадежен. Стоял август. Они прожили в Нью-Йорке уже пять месяцев, а он так и не удосужился открыть банковский счет. Перевезя больного на квартиру дяди, она обнаружила, что Ник держит наличные в паре коричневых уличных ботинок: бумажки в правом, монеты в левом. Он говорил, что презирает банки и поклялся не переступать их порог. Фиона ответила, что уже открыла счет на его имя в Первом Купеческом. Что он будет делать, когда продаст картину? Получит у клиента чек, сунет его в ботинок и будет ждать, пока тот каким-то чудом превратится в банкноты?
