Дэви снял кепку и сжал ее обеими руками, пытаясь справиться с невольной дрожью.
— Как… как поживаете, мистер Бертон?
— Мистер О’Нил, вы слышали, что вам сказал мистер Каррен?
Дэви тревожно перевел взгляд с Бертона на Каррена и снова посмотрел на хозяина.
— Я не понимаю, сэр…
Бертон отошел к краю причала и сцепил руки за спиной.
— А то, что вам говорит Бен Тиллет, вы понимаете?
У Дэви похолодело в животе.
— Мистер Б-бертон, сэр, — заикаясь, прошептал он. — Пожалуйста, не выгоняйте меня. Я ходил только на одно собрание. И на следующее не пойду. Никогда. Пожалуйста, сэр, мне нужна работа…
Бертон снова повернулся к нему. Выражение его лица было непроницаемым. Абсолютно бесстрастным.
— Что вам говорил Тиллет, мистер О’Нил? Призывал к стачке? Чего хочет его союз? — Последнее слово прозвучало как плевок. — Прихлопнуть меня? Заставить мой чай гнить на баржах?
— Нет, сэр…
Бертон начал обходить его кругами.
— А я думаю, что да. Я думаю, что Тиллет хочет уничтожить меня. Разрушить мой бизнес. Я прав?
— Нет, сэр, — ответил Дэви.
— Тогда чего хочет союз?
Вспотевший Дэви посмотрел сначала на Бертона, потом на причал и что-то пробормотал.
— Не слышу. — Бертон наклонился так близко, что Дэви ощутил запах его гнева.
— Б-большие денег, сэр, и меньше работы.
Все последующие годы — горькие, полные унижения и разъедающие душу — Дэви пытался вспомнить, как действовал этот человек. Как он сумел так быстро достать из кармана нож и так умело воспользоваться им. Но сейчас он почувствовал только одно: жаркое пламя, опалившее висок, и что-то мокрое на шее.
А потом увидел его… собственное ухо… лежавшее на причале.
Боль и потрясение заставили его упасть на колени. Дэви прижал руку к ране. Кровь просочилась сквозь пальцы, потекла по костяшкам, и собственная рука подтвердила Дэви то, во что отказывался поверить мозг. На месте левого уха не было ничего. Совершенно ничего.
Бертон поднял кусок бледной плоти и швырнул его в воду. Раздался негромкий короткий всплеск. Уверенный, что он больше никогда не увидит жену и детей, Дэви заплакал. И остановился только тогда, когда к его уцелевшему уху прижался холодный и острый кончик ножа. Он посмотрел на Бертона с ужасом.
— Нет… — прохрипел О’Нил. — Пожалуйста…
— Эти мерзавцы из союза будут указывать мне, как вести бизнес?
Дэви пытался покачать головой, но ему мешал нож.
— Н-нет… пожалуйста, больше не режьте меня…
— Позвольте кое-что сказать вам, мой юный друг. Я боролся изо всех сил, чтобы сделать фирму «Чай Бертона» тем, что она есть, и уничтожу всё и всех, кто попытается помешать мне. Вы поняли?
— Да.
— Кто еще был на собрании? Я хочу знать каждое имя.
Дэви проглотил слюну и промолчал.
К ним подошел Каррен.
— Говори, парень! — велел он. — Не будь дураком. Какое тебе до них дело? Их здесь нет. Они тебе не помогут.
Дэви закрыл глаза. Только не это. Пожалуйста, только не это. Он хотел говорить, хотел спасти свою жизнь, но предать товарищей? Если он назовет их, Бертон сделает с ними то же, что сделал с ним. Он стиснул зубы, ожидая нового удара ножа и новой боли, но ничего не случилось. Он открыл глаза. Бертон сделал шаг в сторону и убрал нож. Увидев, что Дэви смотрит на него, кивнул Каррену. О’Нил шарахнулся в сторону, решив, что хозяин дал сигнал мастеру покончить с ним, но тут Каррен протянул ему конверт.
— Откройте, — сказал Бертон.
О’Нил подчинился. В конверте лежала банкнота в десять фунтов.
— Этого хватит, чтобы заплатить доктору за лечение вашей Элизабет, верно?
— О… откуда вы знаете?
— Этого требует мой бизнес. Я знаю, что вы женаты на прелестной женщине по имени Сара. Что у вас есть сын Томми, которому четыре года, и дочь Мэри, которой три. Элизабет чуть больше года. Прекрасная семья. Мужчина должен заботиться о такой семье. Следить за тем, чтобы с ними ничего не случилось.
Дэви оцепенел. Теперь он ощущал не боль, не гнев, не страх, а ненависть. Ненависть, горевшую в его душе и в его глазах. Он знал, что Бертон видит ее, но ему было все равно. Бертон поймал его. Если он не сделает того, что хочет этот человек, пострадает его семья. Он готов был пожертвовать собой, но не женой и детьми. И Бертон знал это.
— Шейн Паттерсон… — начал Дэви. — Мэтт Уильямс… Робби Лоуренс… Джон Пул…
Когда он закончил называть имена, Бертон спросил:
— Кто главный?
Дэви замешкался.
— Никто. Никого еще не назначили. Они не…
— Кто главный, мистер О’Нил?
— Патрик Финнеган.
— Очень хорошо. Продолжайте посещать собрания и сообщать об этом мистеру Каррену. Если вы это сделаете, то мое одобрение скажется на размере вашего жалованья. Если не сделаете или окажетесь настолько глупы, чтобы рассказать кому-нибудь о случившемся сегодня, ваша жена пожалеет об этом. Спокойной ночи, мистер О’Нил. Вам пора вернуться домой и поговорить с женой. Вы потеряли немного крови. Если кто-нибудь спросит вас про ухо, скажете, что столкнулись с грабителем. Когда он обнаружил, что у вас нечего взять, то отрезал вам ухо. А потом скрылся в тумане.
Дэви поднялся на ноги. Его трясло. Он вынул из кармана платок, прижал его к голове и заковылял прочь. За его спиной продолжал звучать голос Бертона:
— Этот Финнеган… Кто он такой?
— Наглый ублюдок. Всегда разевает пасть. Но работник хороший. Надо отдать ему должное. Один из лучших.
— Я хочу сделать его примером для остальных.
— Как это, сэр?
— Пусть им займутся. Я поручу это Шихану. Скоро он с вами свяжется.
«Падди… Боже мой… Что я наделал?» — сгорая от стыда, подумал Дэви. Он выбрался с пристани и вышел на окутанную туманом улицу. Голова кружилась от слабости. Он споткнулся и удержался на ногах только потому, что успел ухватиться за фонарный столб. Сердце в груди окаменело. О’Нил прижал к груди окровавленную руку и застонал от боли. Он стал предателем. Иудой. И теперь под его кожей и ребрами вместо сердца билось что-то мертвое, черное, гнилое, протухшее и зловонное.
Глава четвертая
Когда Фиона насыпала в банку только что взвешенный чай, у нее тряслись руки. Она знала, что не должна поднимать глаза. Если это заметят, ее выгонят. Именно за этим он и пришел. Чтобы кого-то выгнать. Иначе зачем Уильяму Бертону сваливаться им на голову? Чтобы повысить работницам жалованье? Она слышала рядом неторопливые размеренные шаги. Чувствовала, как Бертон смотрел на ее руки, закрывавшие банку и ставившие на ней штамп.
