— Вы взяли хорошую книгу, милая. Эта Бронте умела завернуть фразу.
Фиона вздрогнула и подняла взгляд на продавщицу — плотную и не слишком опрятную ирландку, которая смотрела на нее с той стороны ручной тележки.
— Если бы я сама назначала цену, то не продала бы ее и за тысячу долларов, — сказала женщина, постучав по книге грязным пальцем. — Вы не ослышались, за тысячу! И это была бы хорошая сделка, потому что здесь описаны две жизни. Разве в наши дни найдешь мужчину, который захочет открыть тебе дверь, а тем более выкопать тебя из могилы, чтобы обнять мертвую? Вот Кэти и Хитклиф знали, что к чему. Они знали, что такое любовь. Это болезнь, вот что это такое! Хуже тифа, и убивает тебя так же быстро. Ей-богу, лучше держаться от нее подальше.
Фиона засмеялась:
— Полностью с вами согласна!
Женщина улыбнулась, ободренная ее ответом:
— Тут есть и другие жизни — Эдгара, Изабеллы и Хиндли, но они очень короткие, и я отдала бы их задаром… конечно, если бы сама их продавала. Но эта книга дорогого стоит. Посмотрите, какая красота! Хорошая бумага, кожаный переплет… Но с вас много не возьму. Всего полдоллара.
Фиона поборола врожденный инстинкт торговаться, который достался ей в наследство от матери, регулярно посещавшей уайтчеплский рынок, и послушно отдала женщине требуемую сумму. Она сама неплохо зарабатывала и не собиралась торговаться с человеком, который тоже зарабатывал себе на жизнь. Фиона сунула книгу в сумку и собралась идти домой. Был восьмой час; заставлять Ника ждать дольше было бы преступлением.
Напоследок она обернулась и еще раз посмотрела на светловолосого продавца каштанов. Он пытался убедить купить свой товар группу докеров, но те шли домой ужинать и каштанами не интересовались. Тогда он попробовал улестить пару фабричных работниц, а за ними священника, но безуспешно. Вокруг него вились оборванные дети и просили дать им кусочек. Фиона заметил, что время от времени парень исподтишка совал горячий каштан то одному, то другому. Одна девочка долго держала его в руках, пытаясь сначала согреться, а уже потом съесть угощение. Парнишка огляделся, ища других покупателей, и тут увидел Фиону. Он улыбнулся и начал скороговоркой рассказывать ей о каштанах вообще и своем замечательном товаре в частности.
— Не стесняйтесь, миссис, попробуйте, — предложил он, сунув ей сначала один каштан, а сразу вслед за ним второй и заставив принять их. — Вот так, леди и джентльмены, — одобрительно сказал он. — Никогда не встречал женщину, которая не хотела бы подержать в руках пару горячих каштанов.
Оборванцы захихикали. Фионе подмигнула пожилая женщина с корзиной в руке. Фиона вспыхнула, полезла в сумку за кошельком, ругая себя за то, что снова поддалась чарам красивого мальчишки-разносчика.
— Вам один кулек, миссис, или два?
— Все, что у тебя есть, — ответила она, вынимая из кошелька банкноту.
Это заставило парнишку на несколько секунд замолчать.
— Что? Все? — наконец спросил он.
— Да, все, — ответила Фиона, глядя на посиневшие пальцы и думая, что ему не помешала бы пара настоящих перчаток.
— Сию минуту, — сказал он, схватил совок и шуровал им, пока не наполнил десяток бумажных кульков. Фиона расплатилась с ним, а потом отдала кульки беспризорникам, с тоской наблюдавшим за этой картиной.
— Спасибо, миссис! — закричали они, потрясенные такой щедростью, и бросились врассыпную, унося неожиданно доставшееся угощение. Фиона улыбнулась им вслед.
Когда торговец отсчитал сдачу с пяти долларов и поднял глаза от денежного ящика, которым ему служила старая коробка из-под сигар, Фиона уже исчезла. Он обвел взглядом толпу и увидел, что богатая покупательница идет в сторону Уэст-стрит. Парнишка крикнул, но Фиона не обернулась. Он попросил соседа последить за его тележкой и припустил за женщиной, которая не взяла почти четыре доллара сдачи. Продавец каштанов добрался до тротуара как раз в ту минуту, когда остановленный ею кеб влился в поток экипажей. Он крикнул снова. Фиона посмотрела на него в заднее окно кеба, улыбнулась, покачала головой, помахала рукой и отвернулась. Кеб набрал скорость.
Парнишка смотрел ей вслед и гадал, почему у этой красивой, нарядной и сорящей деньгами женщины такие невероятно грустные глаза.
Глава шестидесятая
— Милый? О господи, что ты там делаешь? — прозвучало за спиной. Слабый, безжизненный голос заставил Джо Бристоу очнуться от грез. Воспоминания, поднявшиеся как туман над озером, исчезли.
Он отвернулся от открытого окна. Темноволосая женщина следила за ним, опершись локтем о резную кровать черного дерева.
— Смотрю на звезды, — ответил он.
Она засмеялась:
— Как романтично! Закрой окно, ладно? Я совсем окоченела. — Женщина зажгла сигарету, глубоко затянулась и жадно посмотрела на Джо зелеными кошачьими глазами. Она была совершенно обнаженной, если не считать пары индийских сережек, украшенных драгоценными камнями. Ее безукоризненная бледная кожа казалась еще белее на фоне пурпурно-красного полога. У нее было стройное тело, маленькая грудь, гладкие бедра и прямые черные волосы длиной до подбородка. Остричь волосы считалось неслыханной дерзостью. Даже для нее. — Иди сюда, — промурлыкала она, выпустив струйку дыма.
— Не могу, — закрыв окно, сказал Джо. — Завтра нужно встать пораньше. Хочу съездить в Кэмден и изучить тамошний рынок. Проверить, сможет ли он выдержать «Монтегью». — Он начал собирать разбросанную по полу одежду, понимая, что говорит слишком быстро. И оправдывается неуклюже. Но остаться не мог. Нужно было уйти раньше, чем она заметит щемящую грусть, которая неизменно охватывала Джо, когда он спал с женщиной, которую не любил.
— Кэмден? — прищурившись, переспросила она. — Но до Кэмдена от меня ближе, чем от тебя. Зачем ехать на ночь глядя из Белгрейвии в Гринвич, чтобы утром вернуться в Кэмден? — Она села. — Кстати говоря, что заставляет тебя жить в Гринвиче?
— Мне нравится мой дом, — ответил он, снимая позаимствованный халат. — Нравится мой сад. И нравится жить у реки.
— Нет, не поэтому, — сказала она, не сводя глаз с его длинных мускулистых ног, покрытых светлыми волосками, узких бедер и широких плеч.
— Не поэтому?
— Нет. Просто там ты можешь прятаться от мира. И от своих любовниц.
Джо начал что-то бормотать, но она только махнула рукой. У Бристоу слегка отлегло от сердца. Похоже, устраивать сцену ему не собирались.
Мод Селуин-Джонс пригласила его к себе на поздний ужин. Якобы для деловой беседы. Она была декоратором — лучшим в Лондоне, — и он нанял ее, чтобы создать фирменный стиль для всех сорока пяти магазинов сети «Монтегью» и оформить интерьер ее флагмана — нового магазина в Найтсбридже. В деньгах она не нуждалась, но, по словам Мод, эта работа ее забавляла и злила ее папашу, что тоже было приятно. Однако славилась она не столько своими работами, сколько скандальным поведением. Мод была в Непале. Ездила по Марокко верхом на верблюде. Жила с бедуинами в Аравии. Ее мужа (по всеобщему мнению, пьяницу и грубияна) убили во время путешествия в Каир. Недовольный поданным блюдом, он наорал на владельца ресторана; через два дня его зарезали в темном переулке. Полиция считала, что это дело рук грабителей, но ей никто не верил. Мод, и без того богатая благодаря отцу, нажившемуся на валлийском угле, унаследовала и миллионы мужа. Ее беспокойная душа любила все страны, кроме Англии. Слабостью Мод был Восток. Ходили слухи, что если она не могла поехать туда, то отправлялась в Восточный Лондон. В темные переулки Лаймхауса и его пользовавшиеся дурной славой опиекурильни.
