— Не волнуйся, милая. Ни один убийца не причинит вреда тебе или твоим родным, — Падди потрепал жену по руке. — Пока я рядом, ему это не удастся.
Кейт заставила себя улыбнуться. «Нам ничто не грозит, — твердила она себе. — Дом у нас крепкий, замки надежные. Недавно Падди их проверил. По ночам дети спят без задних ног под защитой Падди и Родди. Никакой злодей не сможет причинить им вред. И все же Фиона права. При одной мысли, что это чудовище живет где-то поблизости, волосы встают дыбом».
— Яблоки! Отличные яблоки! Четыре на пенни, лучшие в Лондоне!
— Устрицы, свежие устрицы!
— Покупайте селедку! Еще шевелится! Еще дышит!
То же самое повторялось каждый субботний вечер; Фиона слышала шум рынка раньше, чем успевала до него добраться. Крики торговцев доносились за две улицы. Их эхо отражалось от прилавков, киосков, коньков крыш и сворачивало за углы.
— Самая лучшая петрушка, леди! Покупайте мою петрушку!
— Ап-пельсины, два на пенни! Кто купит мои сочные ап-пельсины?
Но сегодня в звуках рынка слышалось что-то новое. Вечерние покупатели ускоряли шаг, стремясь побыстрее вернуться к своим очагам и закрыть за собой дверь.
— Еще одно ужасное убийство! — надрывался оборванный мальчишка-газетчик. — Только в «Кларионе»! Читайте последние новости! Рисунок с места убийства! Повсюду кровь! Покупайте «Кларион»!
Свернув на Брик-лейн, Фиона слегка приободрилась. Перед ней раскинулся ярко освещенный рынок. Шумное, большое, смеющееся, хвастливое и вечно меняющееся живое существо, частью которого можно стать в любое время… Она дернула мать за руку.
— Перестань, Фиона. Я и так тороплюсь изо всех сил, — ответила Кейт, глядя в список покупок.
Повсюду звучали дерзкие и нахальные голоса кокни. Горластые, как призовые петухи, продавцы предлагали покупателям найти изъян в их товаре и хулили товар конкурентов. Этот трюк был известен всему Восточному Лондону: легче всего отпугнуть неприятности, специально на них напрашиваясь.
— Старая форель? — кричал продавец покупательнице, спрашивавшей, сколько стоит его рыба. — Да она свежа, как маргаритка! Если хочешь увидеть старую форель, посмотри на себя в зеркало!
Фиона увидела торговца рыбой, на подносе которого лежали крошечные сморщенные моллюски; рядом стояли бочонки с жирной селедкой и ведра с устрицами. Неподалеку находился прилавок мясника, застеленный красно-белой бумагой с фестончатыми краями. На прилавке аккуратными рядами лежали сочные отбивные, пухлые сосиски и свиные головы, с которых капало сало.
Здесь было множество зеленщиков. Самые честолюбивые из них хвастались аккуратно выложенными пирамидами фруктов: блестящего пепина
[6], ароматных персиков, ярких апельсинов и лимонов, чернослива и винограда. А впереди стояли корзины с цветной капустой, брокколи, соленьями, репой, луком и картошкой, предназначенной для варки или печения.
Рынок освещали мигающие газовые фонари, керосиновые лампы и даже свечи, воткнутые в репу. А что за ароматы! Фиона остановилась, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Моллюски, сбрызнутые уксусом, распространяли соленый запах океана. Яблоки, посыпанные корицей, благоухали пряностями. Жареные сосиски, картошка в мундире, еще теплый арахис… У нее заурчало в животе.
Она открыла глаза. Мать шла к прилавку мясника, пробираясь сквозь толпу. Казалось, здесь собрался весь Ист-Энд, знакомые и незнакомые лица. Тут были серьезные набожные евреи, возвращавшиеся из синагоги; матросы, покупавшие копченых угрей или горячий гороховый суп; в дверях пивных стояли мастеровые всех мастей, чисто выбритые и принарядившиеся; некоторые из них держали под мышками извивавшихся терьеров.
Но большинство посетителей рынка составляли женщины самых разных возрастов. Они покупали все подряд, отчаянно торгуясь при этом. Некоторых сопровождали мужья, державшие корзины и курившие трубки. Другие приходили с детьми; кое-кто сидел у них на руках, другие цеплялись за материнские юбки и клянчили печенье, сладости или горячую булочку. Кокни кричали «мам», ирландцы «ма», итальянцы, поляки и русские — «мама», но все требовали одно и то же: сладкий, ярко окрашенный леденец. И замотанные женщины, которым не хватало денег на продукты, покупали глазированную булочку, деля ее на три части, чтобы порадовать своих малышей.
Фиона огляделась по сторонам, увидела мать у прилавка мясника и подошла к ней.
— Не возьмете ростбиф на завтра, миссис Финнеган? — спросил продавец.
— Не на этой неделе, мистер Моррисон. Мой богатый дядя еще не умер. А вот кусочек грудинки возьму. Фунта на три. Не дороже пяти пенсов за фунт.
— Гм-м… — Мужчина поджал губы и нахмурился. — Остались только большие куски… но я скажу вам, что делать, милочка… — Он выдержал театральную паузу, оперся на руки, наклонился вперед и продолжил: — Я продам вам пятифунтовый кусок по очень выгодной цене.
— Это для меня слишком дорого.
— Ерунда, милочка, — тоном заговорщика ответил мясник. — Понимаете, чем больше кусок, тем меньше вы платите за фунт. На этом стоит торговля. Цена большого куска выше, а на самом деле ниже…
Пока мать торговалась с мясником, Фиона разыскивала взглядом Джо. Тот находился в пяти рядах отсюда и охранял свой товар. Хотя вечер стоял прохладный, воротник его рубашки был расстегнут, рукава закатаны, а щеки разрумянились. Около года назад Джо настоял на том, чтобы мистер Бристоу позволил ему торговать не за прилавком, а с тележки. Решение было мудрое. Каждую неделю Джо без труда продавал сотни фунтов товара — больше, чем приказчик шикарного вест-эндского магазина продает за месяц. Причем делал это без модной вывески, красиво оформленной витрины или броской рекламы. Исключительно благодаря врожденному таланту.
Следя за тем, как Джо завлекал покупателей, Фиона испытывала лихорадочное возбуждение. Посмотреть женщине в глаза. Заставить ее подойти. Все время шутить и посмеиваться, поддерживать разговор, вызывать интерес. Никто не мог играть в эту игру лучше Джо. Он искуснее всех в Лондоне умел флиртовать с нахальными, серьезно и искренне разговаривать с подозрительными, притворяться обиженным, если женщина морщила нос, и позволять ей самой выбрать пучок моркови или связку лука. С видом фокусника разрезать апельсин и выжать струйку сока, описывавшую дугу и падавшую на мостовую. Фиона видела, что это привлекает внимание покупателей, шедших мимо в трех ярдах от тележки. Потом Джо брал газетный лист, бросал туда «не два, не три, а четыре больших красивых апельсина за два пенни!», сворачивал его и галантно вручал даме.
«Конечно, не последнюю роль тут играют его красивые небесно-синие глаза и неотразимая улыбка, — думала Фиона. — Плюс пышные платиновые кудри, выбивающиеся из-под шапочки». Эта мысль заставила ее покраснеть. Монахини призывали остерегаться грешных помыслов, но делать это становилось все труднее. Под расстегнутым воротником и красным шейным платком виднелся треугольник обнаженной кожи. Девушка представила себе, что прижимается к нему губами. Кожа у него такая теплая и душистая… От Джо пахло овощами и фруктами, с которыми он возился весь день. Пахло лошадью. И воздухом Восточного Лондона, где к аромату реки примешивался аромат угольного дыма.
