«Не оставайся в одном месте слишком долго, иначе всех твоих птенцов съедят».
Черт! Еще чуть-чуть – и я заговорю как местные.
В нашей квартире в Нью-Йорке нет никаких постоянных элементов вроде этих картин, вмонтированных в стену. Если вынести оттуда все наши вещи, останется лишь пустая оболочка. Если мы уезжаем в другой город или другую страну, уже через год в этой квартире от нас не остается и следа.
Над кроватью Картера к стене приколото несколько листов бумаги. Наброски, сделанные легкими, быстрыми штрихами. Я представляю, как он торопливо делает эскиз, чтобы успеть запечатлеть детали и нюансы, прежде чем все исчезнет. На первом рисунке изображено колесо обозрения в парке аттракционов, на втором – вид на Мейн-стрит. На третьем – развалины церкви. Я сразу узнаю это место: именно здесь убили Пташку в «Ночной птице».
– Я еще не видела церковь, – говорю я.
– И не увидишь, – отвечает Картер. – Она в самом низу большого провала, и туда можно попасть только через пещеры, но вход закрыли сразу после съемок.
Я хочу возразить, что очень глупо прятать от туристов одну из ключевых локаций в фильме, но тут Картер кладет руки мне на плечи и говорит:
– Садись.
Я замираю на несколько секунд, но потом все же опускаюсь на стул у окна. Картер дал мне теплое шерстяное одеяло, чтобы укутаться, но я все равно дрожу от холода. Я высовываю поврежденную руку, на которой по-прежнему видны слабые чернильные линии. Возможно, Картеру интересно, откуда они взялись, но он не спрашивает – лишь молча закатывает мой рукав. У меня перехватывает дыхание от прикосновения его неожиданно теплых рук.
Нолан впал бы в бешенство, если бы увидел губы незнакомого парня в опасной близости от моей щеки, а сейчас расстояние между мной и Картером так мало, что я чувствую его дыхание на своей шее. Но ведь Нолана здесь нет, и он ничего не узнает.
В углу раздается громкий крик, и я подпрыгиваю от испуга. На комоде Картера стоит клетка с маленькой черной птичкой. Открывая несоразмерно большой клюв, птенец вскрикивает снова. Я отстраняюсь от Картера и подхожу к комоду. Я еще никогда так близко не видела дикую птицу. Иссиня-черные перья, гладкие и блестящие на крыльях и пушистые на грудке. Наверное, детский пушок. Красивая.
– Ого, у тебя домашняя птица?
– Ну, на самом деле она не совсем домашняя. Ее зовут Ко. Сокращение от Коры, как говорит моя сестра. Это детеныш ворона. В смысле Ко, а не Кора, – с улыбкой добавляет Картер.
Я впервые замечаю его сходство с Корой. У них похожие зубы – немного неровные резцы. Нолан бы назвал это несовершенством. Но Картеру идет.
– Я вечно притаскиваю из леса каких-нибудь животинок. Мама страшно бесится.
– Твоя мама лесничий и не любит животных?
– Любит, но не дома. Знаешь, до того, как я решил стать рейнджером, я хотел быть ветеринаром, – продолжает Картер. – Но потом я увидел, сколько лет там учиться и сколько стоит обучение… Эй, ты что творишь?
На самом деле я не собиралась трогать клетку. Или собиралась? Но внезапно мне очень захотелось выпустить птицу. Хотя это, наверное, странно: она ведь не моя и не мне ее отпускать.
– Я просто… хотела ее погладить, – неуверенно говорю я.
– А-а. Ну все же не стоит, я думаю. Она неприрученная и пугливая. Я взял ее, только чтобы подлечить крыло.
Картер берет меня за руку и настойчиво тянет к табуретке.
– Ко выпала из гнезда, – объясняет он. – Если я выпущу ее слишком рано, она не сможет летать и ее съест кто-нибудь противный и большой.
Картер выходит из комнаты и возвращается с тазиком мыльной воды и чистым лоскутом. Я протягиваю руку за тряпкой.
– Самую сложную часть работы ты уже сделала. Дай мне обработать рану, – говорит Картер.
Я не выпускаю ткань из рук. Он смеется:
– Судя по всему, ты не привыкла к посторонней помощи.
– Мне помогает только Нолан, – говорю я, но отпускаю тряпку.
Картер приступает к работе, ловко смывая с моей руки кровь и грязь.
– Значит, вы с ним близки? – спрашивает Картер.
Не знаю, как описать мои отношения с Ноланом, чтобы Картер или кто-либо другой смог понять. Это особый мир двух людей, который может казаться огромным и очень тесным одновременно.
– Да, мы очень близки, – наконец отвечаю я.
– Здорово. Я так и не успел нормально пообщаться с отцом, – говорит Картер.
Я обращаю внимание на прошедшее время.
– Он умер или где-то не здесь?
Картер отводит глаза:
– Умер. Это случилось в парке аттракционов несколько лет назад. Отец работал поздно ночью, и туда забежала свора бродячих собак. Электрический забор не помог.
– Твоего отца разорвали собаки?
Я представляю, словно на экране кинотеатра, как разрисованные собаки на карусели оживают. Мужчина, напоминающий повзрослевшего Картера, спотыкаясь, бежит между металлическими каркасами аттракционов, но свора собак окружает его и загоняет в угол. Скрежет зубов. Пена, стекающая из пастей. Повсюду кровь…
– Какой ужас! – говорю я, а сама думаю про Нолана, лежащего на полу собственного кабинета. – Ты это видел?
– Нет, я пришел позже. Я увидел следы, ведущие к входу в пещеру в дальней части парка… – Картер резко останавливается. – Черт! Прости, пожалуйста. Я не должен всего этого говорить, когда твой папа в больнице и все такое.
– Все норм, – говорю я. – Я в порядке.
Картер выдерживает долгую паузу, как будто ожидает от меня другого ответа.
– А что с твоей мамой? – наконец спрашивает он.
– В каком смысле?
– Ну, вы с ней ладите?
– В последний раз я видела ее, когда мне было пять. Я почти ничего о ней не знаю.
Картер кивает, как будто мои слова подтверждают его догадку.
– Думаешь, ты сможешь познакомиться с ней здесь?
– Она не в Харроу-Лейке, – растерянно отвечаю я.
– Это понятно. Но ты можешь узнать о человеке очень много по местам, где он жил. По вещам, которые он оставил.
Слова Картера задевают за живое. Лорелея оставила не только этот город, но и меня. Что это может сказать обо мне?
– Думаю, я мог бы помочь тебе с этим, – продолжает Картер. – Я имею в виду поискать информацию о твоей маме. Я помогаю в музее, просматриваю старые записи и отбираю экспонаты для выставок. Уверен, мы сможем найти о ней что-нибудь интересное.
– Зачем тебе это? – спрашиваю я.
– Помогать в музее?
– Нет. Почему ты хочешь помочь мне?
Картер пожимает плечами:
– Считай это дружеским жестом. У тебя разве нет друзей там, откуда ты родом?
