Я провожу по буквам дрожащей рукой. Стена влажная и холодная.
Может, мне тоже стоит оставить послание, чтобы не исчезнуть, как Мэри…
Капли ударяются о землю в назойливом, непостоянном ритме. Этот звук эхом отражается от стен, напоминая скрежет зубов. «Это просто вода, – говорю я себе. – Просто вода». Картер выходит вперед. Но ведь все это нужно мне. Это я хочу узнать, что находится внизу, в темноте.
– Дай мне фонарик, – говорю я.
Немного помедлив, Картер развязывает кожаный шнурок и передает мне фонарь. Я освещаю путь. Свет отражается от влажных стен; туннель то расширяется, то сокращается; по пещерам волнами прокатывается монотонный гул. Воздух здесь спертый и затхлый.
– Смотри на дорогу, держись правее, – направляет Картер.
Теперь большую часть дорожки заполняет ручей. Вот откуда этот звук: капли ударяются о поверхность воды. Я направляю фонарик вверх и едва не роняю его от испуга: прямо из потолка пещеры торчат гигантские зубы. Луч фонаря хаотично мечется по стенам, но я заставляю себя успокоиться и держать его ровно.
– Сталактиты, – говорит Картер.
Я видела их только на картинках: известковые наросты, которые образуются в пещерах из-за воды, столетиями капающей с потолка. Это место не просто старое – оно древнее. Я вспоминаю слова Коры о том, что Харроу-Лейк давно мертв и медленно разрушается. Здесь это чувствуется сильнее, чем где-либо.
– Ты дрожишь, – замечает Картер. – Хочешь, вернемся? Церковь совсем недалеко, но если тебе некомфортно…
– Я не вернусь, – решительно говорю я, и эхо умножает мои слова. – Я хочу увидеть церковь.
Мне нужны ответы на мои вопросы. Куда ходила Лорелея? Что она там видела? Что скрывается во тьме под этим городом? Руки предательски дрожат. «Холодно, – успокаиваю я себя. – Просто холодно». Картер непринужденно берет меня за руку, и мне почему-то очень хочется его поблагодарить. Дорожка становится еще уже, и я дважды оступаюсь, промочив ноги в ледяной воде. К тому времени, когда мы попадаем в седьмой или восьмой зал пещерной системы, я уже не чувствую пальцев. Гул, стоящий в туннеле, раздражает нервные окончания, и я стучу зубами, словно отбивая ритм мелодии. С каждым шагом мне кажется, что вот-вот я почувствую на шее костлявые заостренные пальцы.
– Ну, собственно, вот, – говорит Картер, убирая фонарик.
Мы выходим из туннеля на открытое пространство. В лунном свете я вижу провал диаметром около пятнадцати-двадцати метров. Стенки ямы почти отвесные, и теперь я понимаю, почему сюда легче пробраться сверху. А в центре провала открывается очень знакомый вид: повсюду обломки каменных плит; одна стена церкви уцелела, но стоит под наклоном. Пустые стрельчатые окна напоминают гигантские петли для пуговиц. И надгробия. Много-много надгробий. Скорее всего, их поставили вертикально во время съемок «Ночной птицы», а потом больше не трогали.
Где-то рядом журчит вода, но звук немного отличается от того, что мы слышали в пещерах. Я выхожу из тени и попадаю в луч лунного света, проникающего сквозь пустое центральное окно церкви. Кровь насыщается адреналином. Вот оно, то самое место, где ее убили. Пташку, конечно же. Когда Нолан и Лорелея были здесь со съемочной группой, камера располагалась где-то наверху, в пустом окне. Она стояла на том же месте, где я сейчас. В серебристом свете луны ее лицо выглядело безжизненным и окостенелым. В следующем кадре она отступала в тень, чтобы спрятаться от озверевших горожан. А потом ее выволакивали к алтарю и жестоко убивали.
– При дневном освещении все выглядит иначе, – говорит Картер. – Видишь много лишнего. Окурки, крышки от бутылок – в общем, следы присутствия других людей, пусть и очень давние. А ночью легко представить, будто мы – первые, кто обнаружил это место.
Картер останавливается в дальнем углу каменного постамента. Это алтарь. То самое место, где Лорелея позировала на фото, обнимая рейнджера Крейн. Место, где Пташку разорвали на части. Пальцы в крови. Зубы, впивающиеся в плоть. Обезумевшие от голода люди.
– Почему церковь так и не восстановили? – спрашиваю я. – Где-нибудь в другом месте, например?
Судя по тому, что я успела увидеть, все остальные постройки в Харроу-Лейке были восстановлены, и жители города тщательно делают вид, что ничего не было. Так почему же церковь не отстроили заново?
– Возможно, местные решили, что Бог их уже не спасет, – говорит Картер.
Скорее всего, он шутит – а может, и нет.
– Думаю, церковь разрушилась еще до того, как провалилась под землю. Ты не обращала внимания, что ни на одном надгробии нет дат? Странно, не правда ли? Я так и не смог найти сведений о том, когда была построена церковь, или о том, что она использовалась по назначению когда-либо в истории Харроу-Лейка.
– И что это означает? – спрашиваю я, изучая плиты вокруг нас.
Картер прав. Хотя надписи побледнели и почти стерлись, их все же можно различить, и здесь действительно нет ни одной даты.
– Думаю, церковь была здесь раньше города.
– Но кому понадобилось строить церковь посреди леса в нескольких милях от ближайшего населенного пункта? А главное, зачем?
– Это всего лишь теория, – неуверенно начинает Картер, – но мне кажется, люди уже пытались поселиться здесь раньше, но быстро поняли, что это плохая идея.
По спине пробегают мурашки. Меня снова посещает то же смутное ощущение, что и в туннеле: какое бы неизвестное зло ни обитало в Харроу-Лейке, оно созревало здесь долгие-долгие годы.
Нужно уходить отсюда.
Пещера, из которой мы только что вышли, выглядит словно трещина, рассекающая темноту.
– Тот оператор пропал где-то внизу, – говорю я, размышляя вслух.
Вот это смерть! По-моему, оптимально: стать историей в процессе создания другой истории.
– Вроде да, – отзывается Картер. – После этого твой отец как раз и поручил обнести парк электрическим забором. Наверное, хотел убедиться, что никто больше не сунется в пещеры и не пострадает.
Скорее всего, Нолан установил электрический забор на случай, если кто-то хотел сорвать ему съемки и подстроил гибель оператора. Но я лучше промолчу.
А лтарь напоминает саркофаг. Один угол осыпался, а каменная платформа лежит криво. Но прикоснувшись, я с удивлением отмечаю, что камень сохранил тепло солнечных лучей. Теплый, как живое существо. Как будто Лорелея только что встала и ушла. Я ложусь на камень вместо нее. В небе обязательно должны быть звезды, но сейчас нас освещает только прохладный лунный свет.
– Слушай, все забываю сказать: Ко улетела, – с гордостью говорит Картер.
Я слушаю его вполуха.
