— Яд тротуса, говоришь?
— Да, — кивает камердинер. — Даже не схема. Яд. Я вообще не помню, чтобы его кто-то использовал со временем правления рода Борчелло. Потому что даже само изготовление именно этого яда опасно. Хотя, надеюсь, мерзавец, который это сделал, сам отравился!
— Сомневаюсь.
Кто бы это ни сделал, он вряд ли собирался рисковать собой.
— Что с лакеем, который отравил еду? — интересуюсь я, потирая виски, которые так некстати простреливает болью.
— Мертв. Принял дозу яда. Сейчас его светлость Марирский и Тайная канцелярия разбираются с тем, использовали ли на нем схему внушения, или он сделал все по собственной воле.
По собственной воле…
Кому вообще из моего окружения можно доверять?
Например, Киру.
Мы знакомы со времен обучения военной службе. Кир родился в очень бедной семье, но когда у мальчика обнаружился сильный магический дар, родители продали его в королевскую магическую школу, где он стал лучшим учеником. Мой камердинер — талантливый боевой маг, разбирающийся в самых сложных схемах. Он не раз и не два доказывал, что на него я могу положиться, как на себя. И я никогда не ставил под сомнение его преданность…
Но недавние события и новые знания вовсе ставили под сомнения все, что мне было известно до этого.
— Это моя ошибка, Райнхарт. — Кир, как обычно, чувствует мое настроение. — Я проверял еду на действие схем, но не на яды. Ты вправе отстранить меня от должности.
Я всматриваюсь в лицо человека, которого всегда считал своим другом. Хотя почему «считал»? Считаю до сих нор. Обычно улыбчивый Кир сейчас сосредоточенный и мрачный. Неужели решил, что я его отошлю?
— Нет. Будешь и впредь отдуваться на службе у меня и защищать меня и мою невесту в три раза бдительнее.
Плечи Кира слегка расслабляются, он кивает. Но во взгляде сверкает сталь — второй ошибки маг не допустит.
— И держи меня в курсе того, что удастся выяснить герцогу Марирскому.
— Сразу сообщу, когда станет что-либо известно.
— Хорошо. А сейчас — свободен.
Кир приподнимает бровь:
— Свободен? Тебе больше не нужна моя помощь?
— Нет. Я еще немного посижу здесь, — я киваю на диван, на котором, собственно, и сижу, — а потом отправлюсь спать.
Камердинер понимающе кивает и уходит.
Не знаю, что он там понимает, но мне совершенно не хочется никому показывать, что любая попытка встать с гьердова дивана роняет меня обратно на него. Боль пульсирует в висках, а слабость растекается по всему телу.
Однажды я уже испытывал подобное. При первой попытке создать маджера.
Магическое истощение.
У меня магическое истощение.
Которого у меня в принципе не должно было быть. Его не бывает у тех, у кого нет магии. Но когда Алисия вскрикнула и побелела лицом, я даже не задумался об этом. Просто по привычке, вбитой в меня годами, воссоздал замедляющую схему и влил в нее всю силу, которая у меня была. Схема не должна была сработать, у меня не было магии. Но она каким-то непонятным образом ко мне вернулась, плеснула в ладони и замедлила действие яда, затормозив все процессы в теле Алисии.
После я расплачивался за перерасход сил и сидел на диване, пока Кир и доктора спасали жизнь моей невесты. Расплачивался и расплачиваюсь. Даже доползти до кровати не могу!
Но все это сущий пустяк по сравнению с тем, что ко мне вернулась магия. Пока что странная и не совсем подвластная мне, но она снова со мной. И это хорошая новость. Просто отличная! Сон и еда без ядов — и я сам смогу танцевать на балах, но…
Если магия ко мне вернулась, то весь этот маскарад с невестой мне больше не нужен. Сегодня я поблагодарю Алисию и, когда она оправится после случившегося, отправлю ее домой.
Я собираюсь подняться и проверить, как там Алисия, а в следующее мгновение просыпаюсь от яркого утреннего солнца, льющегося сквозь тонкие шторы.
Я что, заснул?
Боль в висках исчезла, но во сне я сполз вниз, из-за этого у меня жутко затекли спина и шея. Впрочем, все это мелочи по сравнению с тем, что ко мне вернулась магия.
Я не чувствовал в себе сил немедленно создавать новые схемы: вчерашняя выпила ресурс дочиста. Но ошибки не было — магия вновь струилась по телу тонкими ручейками. Пока что едва уловимыми, но я знал, что к вечеру или к следующему утру они наберут силу. Я всегда восстанавливался быстро.
Магия вернулась, и теперь мне не нужно тратить время на создание антисхемы. Я потрачу его на поимку этого мерзавца, из-за которого чуть не погибла Алисия. Дважды.
Алисия.
Я иду в спальню, где на большой кровати, обняв руками подушку, безмятежно спит она. Край сорочки сдвинулся с плеча, обнажая нежную кожу. Даже во сне она умудряется выглядеть соблазнительной и желанной. Даже несмотря на то, что бледность так и не исчезла, а на щеках горят два ярких пятна — естественный жар после того, как ее пытались отравить. Но от вида этих пятен яркое желание разбудить ее поцелуями сменяется таким же нестерпимым желанием вырвать руки и ноги тому, кто все это устроил.
Хотя стоило начать с себя, потому что именно по моей вине она постоянно рискует жизнью. Точнее, рисковала.
Сегодня, завтра, а может, к концу недели все изменится.
— Райн?
Я так увлекаюсь мрачными мыслями, что ее едва различимый шепот сначала кажется плодом воображения. Но потом длинные ресницы подрагивают, и Алисия приоткрывает глаза.
— Я здесь. — Я опускаюсь на постель рядом с ней и осторожно сжимаю ее тонкое запястье. — Хочешь воды?
Она кивает, и я наливаю немного воды в бокал из графина на тумбочке. Кир постарался: на дне прозрачного стекла начерчена схема против ядов, а в графине оказывается еще и камень орлиного глаза. Сейчас он темно-серый, но если бы вдруг воду тоже отравили, он бы сделался ярко-желтым.
Я возвращаюсь, подкладываю подушки под спину Алисии и помогаю ей сесть. А потом подношу бокал к ее губам, потому что сама она настолько слаба, что не может держать его в руках.
Она пьет жадно и прилагает для этого все свои усилия — об этом говорят капельки пота, выступившие на лбу, а потом так же тихо спрашивает:
— Что… случилось?
— Ты отравилась. Салатом.
— Пищевое… отравление?
Я пообещал говорить ей обо всем, что с ней связано, поэтому решаю сказать правду:
— Еду отравили. Яд предназначался мне, но ты снова меня спасла. — Я невесело улыбаюсь, вертя пустой бокал в руках.
Глаза Алисии расширяются, а мне приходится наклониться ближе к ней, чтобы расслышать новый вопрос:
— Как я выжила?
