А за ними ждали пятеро всадников. Один в броне и простом шлеме со стрелкой. Худой как лоза, на большом коне. Скривленное лицо, которое она туманно помнила.
Фулько. Благородный Фулько, бывший соратник Домарата, хорунжий большей хоругви Старшей Лендии.
Человек, которого она оскорбила, ударила по лицу ножнами от меча, когда он оскорбил их родовой герб; герб, под которым погиб Милош.
– Нет, только не это! – крикнула она. – Я с ним не поеду.
– Тут мы ничего не изменим, – буркнул пустынник. – Монастырь для женщин закрыт. А за честь господина Фулько я поручусь, как за свою собственную.
– Да что ты о нем знаешь? Что знаешь?! – заголосила она с отчаяньем. – Отпусти меня одну, я уеду, как приехала!
– Ступай, – приказал пустынник. Когда указывал на коня, та увидела, что запястье его правой руки обмотано кровавыми бинтами. Что глаза его красны. – Ты не можешь тут остаться. У меня в пустыни пятеро убийц и двое воров. Они не выдержат с женкой, запертой в келье. Ты рушишь нам порядок. Мы и так нескоро придем в себя.
– Госпожа, прошу на коня, – Фулько вежественно поклонился. – Ради моей части и славы, мы проводим тебя далеко, до того места, которое тебе наверняка понравится.
Венеда отступила, но стоящий за спиной монах ее остановил. Она развернулась, хотела бежать к воротам, задергалась и закричала.
Они подскочили к ней вдвоем: рослые, пахнущие железом и конским потом. Она сразу поняла, чего стоит ее отчаянье в схватке с мужской силой. Она рвалась, кусалась, царапалась… как лисица, пойманная в западню.
Они поволокли ее к лошадям. Она оглянулась на Могилу, но ворота уже затворялись. Начала бить кулаками в твердые плечи и шеи, закрытые ватными стеганками.
– Оставьте меня! Пусти-и-ите! Проклятые!
– На коня ее, привязать ноги под брюхом! – приказал Фулько. И, склонившись к Венеде, прошипел: – Ты даже не подозреваешь, куда я тебя забираю, сука!
16
– Наверняка это здесь, – сказал Булксу, увидев круг серых камней, выплывающий из чащи; только немногие из них были грубо обиты, отесаны в виде диких лиц, незавершенных, словно отражение в треснувшем выгнутом зеркале.
– Мы должны встретиться… с лендичами? – пробормотал Тормас. – Это может оказаться… Это засада!
– Не каркай. Он не врет, – Булксу указал кнутом на колышущийся в такт конским шагам мешок с головой Милоша. – Сказал: в кругу каменных богов объединюсь с женой. Друг будет ждать с ней.
– Не верь лендичу, как не верь бешеной собаке.
– Смотри, – Булксу указал на середину круга. – Там что-то лежит.
– Вышлем разведку.
– Езжай, если сомневаешься. Один! Давай!
Тормас поглядел на него с неохотой, но ударил коня пятками. Вырвался вперед, въехал в круг, в лабиринт стоймя воткнутых в землю камней. Некогда они образовывали круг, а нынче стояли криво, наклоненные временем, а те, что лежали сверху, – упали. Грубо обработанные, незавершенные лица богов века камня и столемов.
Он осторожно подъехал к проходу между камнями, медленно, придерживая коня, шаг за шагом. Не доверял он этому месту, ему казалось, словно бы камни могли в любой момент сомкнуть ряды, чтобы пленить его, а то и вовсе раздавить.
А через несколько шагов он все понял. Не было засады. Они опоздали. Кто бы их ни ждал, кем бы он ни был – был теперь мертв, а демон Каблис перерезал нить его жизни.
Камни вокруг пустого пространства в центре круга были обрызганы кровью. Под камнями лежали тела. Пять трупов; если бы с ними был шаман кагана, возможно, головы их рассказали бы историю измены и крови. Лежали мертвые – все в кольчугах, доспехах, стеганых кафтанах. С мечами, с оружием, раны были свежими, кровь едва успела свернуться. Один, высокий худощавый мужчина, разрубленный топором, добитый мечом – кровавый короткий шрам от укола, который пробил кольца кольчуги.
Тормас махнул своим, дунул в свистульку. Булксу ехал первым, мрачный и хмурый. Тормас скорчился в ожидании удара нагайкой, но этого не случилось.
– Ты опоздал, багадыр. Их уже не схватишь. Те, кто ждал нас, мертвы. Женщины тут нет, нет и щенка. Есть у тебя на это какой-то ответ?
Булксу закусил губу, потянулся к седлу, развязал мешок, вытянул ужасные человеческие останки.
Сперва ударил голову в лицо, держа за волосы левой рукой: бил правой, сильно, повредив щеку и левую глазницу.
– Ты нас обманул! – рявкнул хунгур. – Никто не ждет нас у круга! Только трупы, так ты не соединишься с женой.
– Она ту-у-ут, чу-у-увствую, – застонала голова. – Гоните их… они не ушли далеко. На запад, езжайте на запад; гоните их, проклятых, проклятых. Проклятых!
– Я нашел следы, багадыр! – крикнул один из воинов. – Тут, за камнями. Шесть, может, семь коней. Поехали туда, где заходит солнце.
– Есть, – Булксу поднял ко рту свистелку. – По коням!
17
– Ты хочешь отдать нас хунгурам!
Фулько склонил голову, стянул шлем вместе с шапочкой, протер мокрый от пота лоб, спокойно посмотрел на Венеду.
– Не я! Твой муж-покойник! Милош подписал вам приговор, совершив то, что легло вековечным позором на рыцарство Лендии.
– Он погиб за всех вас, пожертвовал собой, а вы даже не использовали минуты слабости язычников!
– Он обрек рыцарство на позор, а на всех лендичей обрушил ярость хунгуров. Молчи, ты не видела Рябого поля, куч трупов, костей, оружия, отрезанных голов. Нашего господина, Лазаря, которого повалили вместе с конем, а потом забрали к кагану, повелев кланяться тому и бить челом. А когда он отказался – то казнили. Был с ним воевода Весемир: упросил держать подол, когда станут рубить голову королю. Сказал: клянусь Праотцом, где будет голова Лазаря лежать – там и моя ляжет. И зарубили его тоже, и обе головы упали на землю.
– Радуйся, безупречный рыцарь! Радуйся моему несчастью! Жестокая меня ждет доля. Но ты даже представить не можешь, что сделают хунгуры с этим несчастным ребенком.
– Знаешь, что они сделали с нашими воинами из Младшей Лендии? Из градов и городов, из замков и сел. И с их детьми, и с детьми их детей, и с женами, и с дедами. Видела ты пирамиды голов? Рассеченные чрева беременных жен, отрубленные руки мужиков, горящие сборы, иноков, приколоченных к дверям? Людей, которых гонят на восток, через Монтанию, к местам, где хунгуры вызвали из бездны Чернобога?! Рубят и рвут, приколачивают кольями к земле, размыкают лошадьми, насаживают на колья… И всего этого будет достаточно, чтобы не страдать о судьбе единственного ребенка!
– Будь ты проклят! Проклят, как и те, кого ты унизил на жальнике столемов, те, у кого отобрал пояса и гербы! Ты – еще хуже!
– Лучше молись Ессе, блудодейка, чтобы тот простил тебе пороки. В этом языческом храме искупишь грехи Милоша. Миломир, Хидалла, встаем тут. За нами приедут.
