Тоорул оглянулся; из-за лошадей выходили воины, несущие узкий резной кол, покрашенный в белый цвет. Несли его неторопливо, как символ муки Яксы, последнего потомка Дружичей. Рядом подпрыгивали шаманы с колотушками.
– Великий владыка степей. Как ты и приказал, мы истребили весь род. Сложили головы и Венеда, жена Милоша Убийцы, и его брат Пелка. Выбили мы всех рабов, слуг и кровных, сожгли Дружицу и Раставицу в пепел и пустили тот по ветру. Истребили мы жен, а беременным рассекали лона, чтобы не рожали они потомков Милоша.
– Покажи мне их, Булксу. Покажи лица.
Тормас привстал на колени и схватил большой набитый мешок. Расшнуровал. Первой вынул голову Пелки, спокойную, с закрытыми глазами, без крови. Смертельно бледную – как и подобает человеку, который погиб в геройском бою.
Но две следующие головы он вынуть не мог, дергал их, порвал веревку, потом рассек мешок и достал оттуда две сплетшиеся души: Милоша и Венеду. Они не хотели выходить сквозь горловину, поскольку соединились. Голова Дружича в безумии вцепилась зубами в жену, на гладких щеках Венеды виднелись следы укусов. Даже теперь челюсти Милоша крепко сжимались на щеке супруги – так крепко, что Тормас не мог их разделить.
Тоорул призвал кивком шамана, чтобы тот забрал останки. Вопросительно взглянул на Булксу.
– У Милоша был еще сын. Ты его схватил? Я обещал отдать его Таальтосу.
Булксу услышал, как где-то далеко, за кругом, обозначенным тотемами и тамгами его аула, растет топот копыт. Словно бежит в их сторону огромный невидимый конь.
– Якса в моих руках, о великий. Живой и здоровый. Отдаю его тебе.
– Прекрасно, Булксу. Ты хорошо справился.
Тормас отполз спиной вперед, бросился к юртам. Но… исчез. Не возвращался. Булксу обеспокоился, чуть заметно глянул в сторону, назад; не стоило бояться кагана, поскольку Тоорул смотрел туда же.
Между юртами началась беготня. Воины с копьями носились туда-сюда, кричали, размахивали руками.
Ледяная струйка потекла по спине у Булксу, склоненного перед каганом.
Тормас бежал к ним, задыхающийся и бледный. Подскочил, пал на колени, но заговорил не с каганом, а со своим вождем.
– Булксу! Булксу! Его нет!
– Сбежал? Он же был с детьми!
– Нет его, Каблис хвостом накрыл! Ищем его, великий каган.
– Ты подвел меня, Булксу, – медленно проговорил Тоорул.
– Великий, помилуй! – пробормотал вождь. – Мы сейчас найдем пропажу, перетряхнем весь аул, ведь это не иголка, не пуговица – найдется!
– Поздно, Булксу. Он не станет ждать.
И вдруг это услышали все: яростный топот коня, который мчался галопом по кругу, в полях, между лесом и юртами. Огромный, разгневанный, невидимый жеребец.
– Я обещал ему сегодня жертву, а потому он требует крови. Клятва, принесенная Таальтосу – нерушима.
– Проклятый лендийский щенок! – завыл, будто пес, Булксу. – Я найду его, господин, клянусь и молю: еще полдня назад он был у меня в юрте, с путами на шее. Кто-то его выпустил, кто-то меня предал! Позволь мне пойти в погоню!
К колену кагана прикоснулся маленький уродливый человечек. То, что он осмелился это сделать, слишком явно показывало, что его власть – куда больше власти многих из князей. Гантульга! Каган улыбнулся, поднял его, и тогда жестокий старик в теле ребенка зашептал что-то тому на ухо.
– Из Яксы вырастет наш великий противник, я это чувствую. Не тревожься, верный слуга, Каблис смешал тебе карты, злые духи запутали твои шаги. Ничего не случилось, я тебя прощаю.
Булксу пал ниц, дышал судорожно, всхлипывал без слез.
– Но кровь должна пролиться. Потому вместо Яксы мы принесем в жертву твоего сына, Могке. Давайте, взять его!
Вождь степняков вскинул голову, поднялся на колени, потому что показалось ему, что он ослышался. Но нет! Из-за юрт вышли стражники с топорами в руках, ведя его сына… его любимого Могке! Таальтос! Отец-Небо! Как это?!
Кол уже ждал. Ждали палачи, кони в запряжках били копытами.
– Добрый господин! – крикнул в отчаянье Булксу. – Он невиновен. Посадите на кол меня! Прошу, молю! Я за него!
– Жертва должна быть из сына, не из отца, – зашипел Гантульга. – Встань и гляди на наше деянье. Мне жаль тебя!
Булксу вскочил так резко, что стражники, стоящие за каганом, схватились за сабли. Тоорул глянул на него, словно ожидая, бросится ли он на властелина всех степей. Но хунгур только хватался за голову, плакал, стонал, а потом пал и принялся грызть землю.
Грохот копыт усилился, с ним вдруг смешался тонкий детский крик:
– Папа! Папочка! Что вы со мно-о-о-й…
Кони пошли быстрым шагом. Крики сменились воплем. Шаманы бормотали заклинания, клекот колотушек, звук свистулек заглушили на миг ужасный плач – голос детской муки.
А потом, когда все закончилось, поставили кол, разместив Могке высоко над ними. Мальчик сидел на нем, трясся, протягивал ручки, сперва вверх, бессильно, а потом, в последнем отчаянье – к отцу.
– Папочка! Папочка, сними меня, молю-у-у!
Яростный топот копыт усилился, звучал уже как удары грома. Это невидимый конь Таальтоса ворвался в людской круг, так что те перепугались, бросились наутек, кони свиты кагана рвались из рук у слуг.
Звук наполнил воздух и все вокруг, прошел буквально рядом с ними, к колу.
И вдруг плач ребенка оборвался. На миг. Его голова свесилась набок, глаза закрылись, и только руки все еще тянулись в сторону родителя. Наступила тишина. Только вверху, в весеннем небе, кричал ястреб.
Но это был не конец. Мальчик все еще был жив, двигался, стонал. А его мольба переросла в слова:
– Отец! Оте-е-ец!
– Могке! – хрипел не своим голосом Булксу. – Держись.
– Как зовут моего врага… Из-за кого я страдаю?
– Якса! – завыл хунгур. – Яа-а-акса! Говори это имя!
Тормас поднял взгляд на кагана, неуверенно указал на окровавленный кол.
– Великий каган, позволь… я стрелой добью. У меня соколиный глаз.
– Нет. Пусть исполнится. А он, – взглянул Тоорул на Булксу, – пусть смотрит. Все смотрите! И извлеките из этого урок: только в единстве вокруг кагана будете как единый меч и единый топор в руке бога. Только так мы победим врагов. Учитесь!
Булксу уже не рыдал, не дергался. Полз в сторону кола. Никто ему не препятствовал. Он добрался до столба и набрал в грязную руку немного сыновьей крови. Сунул пальцы в рот и сглотнул.
– Таальтоса, Каблиса и всех духов беру в свидетели! Клянусь Отцом-Небом и Матерью-Землей, что тебя, Якса, я буду преследовать до самой смерти. Моей либо твоей. Так я отплачу тебе, отдам, что должен. На веки вечные, на все времена и эры. Будьте мне свидетелями!
