Тогда кто-то схватил Юношича сзади; сильно, за правую руку; рывок, холодная сталь клинка прикоснулась к горлу, уперлась больно, так, что Юношичу пришлось откидывать голову назад. И вместе с запахом крови и железа донеслись хриплые слова:
– Кто ты? Откуда?
– Юношич из Дубна! – прохрипел он с трудом. – Пустите, я не…
– Холоп? Слуга бесов?
– Сын володаря…
– Как его зовут?
– Воян, старший в селе. Но… вы осторожней. Нынче к нам хунгуры приезжают. На зимовье. Поставят юрты, разложат лагерь.
Он почувствовал, как слабеет напор на горло. Какая-то тяжесть потянула его вниз, а потом вдруг отвалилась, исчезла. Юношич услышал шелест листвы.
Обернулся и увидел мужчину, опирающегося на ствол дуба. Надет на нем был кожаный, оббитый клепками панцирь, со следами ударов, окровавленный. Рыжие волосы были высоко подбриты на висках, как у лендийских рыцарей. Глаза смотрели из-под темно-бурого платка, абы как повязанного на голове. Мужчина не мог устоять, шатался – правая нога его все еще кровоточила, рассеченная сбоку, на штанине.
– Так это вы, господин, того… хунгура? – спросил удивленно Юношич.
– Я, я, – просипел незнакомец. Кинжалом, который он держал в левой руке, провел по коре, попытался спрятать его в ножны на широком поясе. – Перестань так таращиться, сельский болван! Есть вода? Давай! Подыхаю от жажды.
Юношич послушно отвязал ремешок баклаги с квасом, которую носил на поясе. Мужчина жадно схватил ее, откупорил, приставил к губам, пил – жадно, проливая на грудь и руки. Наконец отбросил пустую баклагу и тяжело вздохнул.
– Ступай сюда! – сказал он тоном, не терпящим отказа. – Нужно бы тебя убить, не знаю ведь, не врешь ли. Но если нас найдут здесь, то отошлют к Праотцу вместе. Ты должен мне помочь, дай руку. Сам я не дойду.
– А куда хотите идти?
– В лес. Только бы подальше. К своим. Пойдем, холоп!
– Я, простите уж, свободный, а не холоп!
– Дай мне руку, сельская вошь! – рявкнул рыцарь, сильно ухватил Юношича за ладонь, оперся на нее, почти повис. – Пошли. Пошли.
– Будет непросто. Погодите, тут неподалеку есть старая пастушеская хижина. Зароетесь в сене, отлежитесь, а я приведу помощь.
– Никакой помощи от селян! Предадут!
– Не предадут, никто в Дубне с хунгурами не дружит. Да и кому бы их любить… разве что дураку какому.
Незнакомец, опершись о плечо Юношича, едва шел, хромал, а юноша сгибался под тяжестью дородного мужчины.
– Погоди! Сейчас! Мой меч! Там лежит!
Юношич послушно поднял оружие – узкое, с широкой гардой, с клинком, на котором выбиты были знаки, отмечающие работу скандингского кузнеца. С поясом вокруг ножен. Незнакомец схватил меч, словно сокровище.
– Куда, дурень?! Еще щит.
Тот стоял, опертый о ствол дерева. И нести его пришлось Юношичу, закинув за спину на ремне. Был он тяжелым, в форме сердца, старым и порубленным, а рисунок – таким иссеченным, что едва можно было распознать на нем стоящего на дыбах коня на красном поле. У коня не было головы, что сразу привлекло внимание Юношича.
– Пойдем!
Они двинулись в лес, но далеко не ушли. Раненый стонал, покачивался, дрожал в объятьях Юношича, приволакивал ногу, оставляя длинные следы на подлеске. А потом выпрямился.
– Ох, Праотец, похоже, придется тебе довериться. Веди в свой тайник, и быстрее!
– Слушаюсь, господин!
Они похромали в другую сторону, туда, где лес отступал от заросших пастбищ. Нырнули в море сохлых осенних трав, прорезанное лентами молодого дубняка и ольшаника, тут и там забеленных стволами берез, с которых нынче обильно опадала золотая листва. Впереди замаячила треугольная крыша пастушьей хижины – сколоченной кое-как из досок, укрепленной веревками и ветками. Дверь закрыта была на колышек.
– Заходите, только осторожно! – Юношич отворил дверь, потихоньку перевел незнакомца через порог. Мужчина почти свалился на прошлогоднее сухое сено. Застонал, но не выпустил меч.
– Тут будет вам хорошо. Дождь на голову не капает, никто сюда не ходит.
– Надеюсь, что никто, – сказал мужчина. – Я – Навой из Запранцев, рыцарского стана.
– Странный у вас герб, господин Запранец. Конь без головы? И может, хунгур в это место ударил?
– Я из Проклятых, парень! Ступай сюда!
– Так я ведь никуда и не иду.
– Ты должен мне помочь, парень, да держать язык за зубами. Если хунгуры или люди палатина узнают, что я тут, то сожгут село, а тебя со всей семьей поволокут за конями по полям. Понимаешь?
– Понимаю.
– Значит, ты пойдешь и принесешь мне что-нибудь поесть и попить, но так, чтобы никто не видел! Возьми дратву, собери немного паутины по углам хаты. Понял?
– Понял, господин. Получите все, что пожелаете. Я сейчас, одна нога тут…
– Сперва подойди и – на колени! Понимаешь, о чем я?
– Пони… маю, – произнес несколько напуганный парень.
Навой сунул ему под нос клинок меча, украшенный выбитым на нем рисунком копья. Знаком Ессы.
– Ты язычник? Не отрицай, я знаю, что вы вернулись к старым богам после того, как пришли хунгуры.
– Село вернулось. Мы с отцом… скрываем это!
– Придет время, когда волхвы и стрыгоны вернутся в лесную чащу! Я не верю в волшбу и проклятого Волоста, а потому целуй Знак Копья на мече. И говори: клянусь сердцем и душой, что не выдам этого места…
– Ни слова не скажу, – повторял Юношич, – ни человеку, ни стрыгону, ни холопу, ни бесу, ни хунгуру. А если нарушу эту клятву, то пусть Праотец меня покарает.
В хижине сделалось тихо и темно, как-то страшно, когда Юношич поцеловал Знак.
– Ступай уже. И не забудь о дратве, – проворчал Навой. – Идет жар, худо мне. Поспеши. А, еще одно, – схватил он юношу за рукав. – Возьми мой меч и ступай на другую сторону села, где у леса растет дуб, который вы зовете Правечным. Сунь меч в дупло, это знак для моих, чтобы пришли сюда. Только пусть никто тебя не увидит!
– Клянусь, господин! У меня честь и разум найдутся!
– У селянина чести и на полкварты нету. Ты не из рыцарей. Ступай!
Юношич медленно вышел, согнутый, будто рыцарский меч тянул его к земле. Шел, как сноброд, лугами, болотом, наконец, вдоль свежевспаханных клеткой полей. Закусив губу, с колотящимся сердцем.
Увидел село – и замер. Люди собирались на улочках, меж тынами; над Дубном стоял шум. Все готовились к приходу хунгуров. Прятали остатки богатств, выносили имущество из сараев и кладовых. Или просто глядели на юг, прямо в поля над речкой.
«И как я туда пройду? – задумался Юношич. – Увидят меня. Нельзя носить меч».
