– Ну, – просопел Тормас, – вы дождались! Скот согнать к вечеру!
Уезжали они рысью, потом – когда с грохотом и топотом выехали на дорогу – галопом. Следом шли ужас и злые взгляды. И монотонный, далеко разносящийся голос Плонека. Словно проклятие, заклинание, обещание ворожбы и расплаты.
– Волост! Во-о-олост! Слушай! Волост! Во-олост вас проклянет! Выдавит глаза из черепов, выкрутит члены вам, вылупкам Навии, сынам грязной шлюхи… Вы прокляты, прокляты во веки веков, на земле и в бездне, в поле и в лесу. В юрте и в реке. Ебаная вы блевотина черной суки! Конец вам! Горе вам! Горе!
Володарь смотрел и слушал все это с замершим сердцем.
10
– Время идти. Ты знаешь, куда. Ты должен быть с нами, соединенный с землей, водой и лесом, – Хамжа шептал слова, а Воян ловил их во тьме. – Мы все готовы.
– Без меня.
– Веришь в Ессу? В Святое Копье, в Слово, в каменные резы на стенах сбора? В Праотца, который есть где-то там? Вы ничего для него не значите, володарь. Где он был, когда нас залила хунгурская зараза? Какую помощь вымолили нам лекторы, опекуны садов?
– Старые боги будут молчать. Как обычно и как всегда, несмотря на жертвы.
– Ты уже позабыл их язык, володарь? Он в шуме деревьев, в журчанье воды, в гневе молний.
– Всегда отзывается лишь один из них. И ты прекрасно знаешь, кто именно.
– Знаю.
– И говорит он всегда неясно, не как лектор, не как диакон, а словно безумец, бес!
– Только он нам и поможет. Пойдем!
– Я не дам ему ничего.
– Пойдем, потому что люди шепчутся. Выберут по весне другого володаря. Кто не с громадой, тот в Навии.
– Ты знаешь, как меня заставить. Погоди.
Прежде чем они вышли, Воян взял топор на длинной рукояти, сунул его за пояс, как и рог – символ власти старшего в Дубне. Они пошли. Сперва через вечерние, покрытые тьмой и туманом луга, потом по болотцу: под ногами зачавкала вода. Было холодно, лето уходило, и ночью в хатах приходилось уже топить, залезать под бараньи и волчьи шкуры; утренний морозец схватывал лужи и топи тонким, ломким льдом, похожим на стекло; тот крошился под босыми ногами пастухов.
Хамжа вел во тьму, сквозь молодой, едва поднявшийся от земли лесок на старой вырубке, сквозь зарастающие выкорчеванные и выжженные поля. И наконец они добрались до старой халупы, прошли меж гладкими, выстреливающими вверх стволами буков и грабов, вошли в лес, изредка испещренный пятнами желтого, в месте, где с вековых елей осыпались по-осеннему золотые иглы.
Тут, под дубами, что помнили времена, когда Лендией владели стрыгоны и волхвы, на небольшом пригорке, отделенном от остального леса невысокой стеной, стояли деревянные щербатые идолы, словно стволы прогнивших деревьев, вырастающих из-под ковра золотой листвы. Свет факелов и лампадок выхватывал из тьмы их грубые застывшие лица. Воян осмотрелся – стояло тут почти все село. Их с Хамжой приход приветствовали негромким ворчанием. Да-а, ему не стоит высовываться. В конце концов, кому он должен был помогать: хунгурам или своим?
Никто из старых богов ни разу не отвечал ему на этот вопрос.
– Сомкните хоровод, – произнес Хамжа. – И встаньте вокруг костра. Без лучин, без свечей, пусть свет Княжича сюда не заглядывает. Смело, резво!
Кто-то ткнул факелом в приготовленную поленницу, та мигом занялась. Свободные и женки принялись гасить лучины, втыкая их в землю или затаптывая. Среди столпов старых богов вставало кровавое пламя.
И тогда Хамжа подступил к пламени, раскинул руки, взглянул сперва в звездное небо, потом в землю, наконец – на собравшихся.
– Вы, старые боги из камня, выкрошившиеся со временем, – сказал он низким, спокойным голосом. – Те, чьи лица затерты дождями, ветрами и войнами. И вы, молодые боги, выходящие из дуба, из древа, из граба, из бука. Вы, растущие подобно деревьям во славу мира. Примите жертву, откликнитесь на наш зов. Помогите!
Из толпы выступило трое. Воян узнал в одном из них Плонека с почерневшим лицом, рядом – его жену, с головой, украшенной ветками с листьями дуба. Не было только их дочки.
Хозяин вел низкую мохнатую коровенку с надломанным левым рогом. Последнюю, ту самую, которую хотели нынче забрать хунгуры, – предназначил ее для старых богов.
– Сомкните ряды! – говорил Хамжа. – Вокруг жертвы. И начинайте. Да-а-а!
Десять рук опустились на корову, которую держала на привязи жена Плонека. В руке у мужика блеснул длинный нож. Опустился, и, когда голову животинки задрали вверх, Плонек перерезал той горло одним умелым, сильным движением.
Воян почувствовал дрожь. Кровь брызнула в огонь, на раскаленные угли, на мятущееся, рвущееся кверху пламя. Костер выстрелил искрами, ветер понес их в глубь леса, омыл изваяния старых богов.
Корова дергалась и билась. Совместными усилиями едва-едва можно было удержать ее у костра. Она мотала головой, а потом глаза ее, наконец, закатились, помертвели, ее заставили рухнуть на колени. Ковер золотых листьев был теперь красным от крови.
– Боги, идолы, наши родители, владыки Великого Леса! – кричал Хамжа. – Древние властелины Лендии! В какой бы вы ни были стороне мира, взываю к вам! Придите! Помогите, дайте знак!
Кровь была всюду. На листьях и мху, на камнях, означивших круг святого огня. На идолах владык леса. На руках и головах людей. А вскоре и на их лицах, размазываемая по щекам, разбрызгиваемая в воздухе, оседающая на волосах и бородах.
– Отзовитесь! – кричал Хамжа в лес. Но сколько бы он ни надрывал голос, осматривался, кружил в безумном танце живых с марами, почерневшие, выщербленные идолы оставались тихими и мертвыми.
Боги молчали.
Вот-вот должен был распасться круг вокруг жертв. Уже и корова замерла, лежа на боку, поскольку вытекла из нее вся кровь. Ответ не приходил. Не веял ветер, мрачный осенний лес был мертвым.
И тогда пришел шепот. Но не от круга старых богов. Сбоку, из места, где в огромном, переломанном напополам буке светились два зеленоватых огонька.
Шепот шел из пасти кабана, чья шкура была прибита гвоздями к гладкой коре дерева. Высушенная и растянутая, твердая, будто камень, поскольку все прежние годы жгло ее солнце, омывал дождь, сушил ветер.
– Я есмь тот, кто был, – говорил голос. – Я был, когда лесом был весь мир, когда руки моих деревьев охраняли вас от топоров уничтожителей. Чего вы хотите?
– Помощи! – Хамжа шел уже, согбенный, согнутый, к сломанному дереву. – Избавления от хунгуров. Пусть пойдут они прочь или в Навию, владыка леса!
– Крови животного не хватит, – шипел Волост. – Ведь животное – мое дитя, как и вы. Нужна собственная кровь, ваша, окропите ею землю под моими ногами.
– Стой! – прошипел Воян, но Хамжа не колебался ни мгновение. Потянулся к поясу, за широким скандингским ножом, одним махом надрезал себе руку, придержал, а потом плеснул красными каплями на лесное руно под буком. Что-то там шевельнулось, словно мышь двигалась подо мхом и листьями. Или словно ожил еж, спрятавшись под корнями.
