Юно почувствовал, что бежит; полетел следом за ними почти не раздумывая; не был уверен, хочет ли он все это увидеть, но кто-то подтолкнул его в спину – так что он чуть ли не упал в шатер, споткнувшись о порог. Едва не раздавили его чьи-то ноги в кольчужных сапогах, он почувствовал один пинок, второй; никто его не бил, просто новые и новые вооруженные люди врывались в юрту, не глядя под ноги.
В лагере поднялся рев. Яростный крик отчаянья, страха и боли, словно хунгуры были вовсе не степными волками, бесами, язычниками, а… обычными людьми, свободными из сел, испуганными женами, плачущими детьми. Словно не были они ордой кровавых демонов.
В юрте царила сутолока – вокруг выстеленного коврами лежбища, на котором лежал бледный, облитый потом Тормас, собрались двое его сыновей, жены, наложницы с малыми детьми, рабыни, дальние родственники рода. Все без оружия, в халатах, в кафтанах, кожанках, меховых колпаках, украшенных рогами, некоторые – и без них, открывая выбритые на лбу головы с косичками со вплетенными в них костяными шариками, вырезанными в форме человеческих черепов на висках.
Проклятые пали на них как сама месть. Били мечами, топорами, рубили, крушили, резали, валили на землю, добивали клинками упавших – как молниями.
Все разыгрывалось на глазах у Юно, который видел это и старался, чтобы ничто не ушло от его взгляда. Смотрел, как воины в драных стеганках секут, размахиваясь от уха, кричащих и убегающих жен Тормаса, как приканчивают тех, у кого ноги запутались в коврах, в бараньих и волчьих шкурах, в кусках войлока. Видел, как падают в корчах хунгуры, плюются кровью, неловко заслоняются саблями или ищут в панике оружие на левой, мужской половине.
Был свидетелем того, как Бокка, третья жена большого хунгура, пыталась отползти по разбросанным коврам и подушкам, держась за разрубленный живот и вываливающиеся кишки. Как младший сын Тормаса, воя, хватался за обрубок левой руки, прежде чем лендичи затоптали его и закололи мечами.
Хуже всего был скулеж – потому что даже не плач – отрываемых от матерей детей, которых бросали на пол, топтали, словно ядовитых червей, окованными сталью ногами. И они рыдали, когда лендичи разбивали им головы о горячие камни очагов, добивали рукоятями мечей, били кулаками, бросали на деревянные столпы, подпирающие потолки рядом с дымовыми отверстиями.
Стены были забрызганы кровью, ковры и шкуры на глинобитном полу – усеяны мертвыми или бьющимися в корчах телами. Проклятые собрались теперь вокруг трясущегося Тормаса, стояли, тяжело дыша, залитые кровью вокруг постели, на которой тот лежал, бессильный, будто мешок, укрытый волчьими шкурами, в шапочке собольего меха, равнодушный уже ко всему, что творилось вокруг.
Тот, кого звали Яксой, отбросил на спину кольчужный чепец, склонился, схватил хунгура за украшенное складками жира горло, приподнял трясущуюся, мокрую от пота голову, заглянул в глаза.
– Тормас, – произнес он с печалью. – Что за встреча. Узнаешь меня? Я – сын Милоша, мальчик, которого ты, когда я был ребенком, преследовал по всей Лендии. Тот, которого вы с родственником хотели выдать кагану, чтобы я ребенком закончил жизнь на колу.
– И которого я спас, – простонал Тормас. – Я видел тебя тогда, в ауле, между овцами, и не сказал Булксу.
– Думая, что я никуда не сбегу. Что стану пищей для голодных скальных волков.
– Но ты все еще жив, Дружич.
– Я тоже оставлю тебя. Для тех, кто живут как волки!
Он разжал пальцы, отвернулся равнодушно. Оставил хунгура.
– Делайте, что должно, братья!
Не пришлось повторять дважды. Те вдруг сошлись над Тормасом с трех сторон. Не били, не резали глотку. Воткнули мечи в землю.
Схватили его, подняли с постели. Дергали, волоча за собой. А потом раскачали, раз-два и… Бросили прямо в огонь, в костер из сухого навоза, на горячие, прокопченные камни. Тормас завыл, затрясся. Схватился левой рукой за горло, словно давясь. Правая билась, будто птица, поднялись искры, он пытался опереться, перевалиться на бок.
Прежде чем хунгур нашел силы, чтобы сбежать, выползти из ужасной ловушки, к нему подскочил высокий рыцарь с Окшей на щите, поднял меч, воткнул с размаху ему в спину.
Все сгрудились у огня, поднимали руки, опускали их, втыкая клинки в тело хунгура, чтобы остановить его.
– Таальтос! – ревел Тормас нечеловеческим голосом, трясся, бился в огне. – Отомсти за меня! Матерью-Землей клянусь, Древом…
И замолк, а силы вдруг покинули его, он упал на спину и замер, обожженный, истыканный клинками; в воздухе витал жуткий, сладковатый запах горелого мяса.
И тогда Якса, который даже не смотрел на его муки, вышел из юрты. Но не через дверь. Просто поднял меч, одним ударом распорол шерстяную стену сверху донизу, дернул в сторону левой рукой, шагнул, вытягивая за собой и щит.
Сделал всего два шага, как вдруг из темноты пал на него удар. Такой сильный, словно налетел на него разогнанный конь. Якса упал, зарылся в песок и грязь, кувыркнулся. Меч выпал из его руки, но щит он удержал. Сверху смотрели желтые неприязненные глаза из-под кожаного шлема с откинутыми на спину длинными отворотами.
Югун размахнулся снова и изо всех сил ударил сверху – в остриженную голову Яксы, на которой не было ни кольчужного капюшона, ни шлема. Звон! Это рыцарь заслонился щитом.
Трах!
Широкий кривой клинок выбил щербину на боковой грани щита. Снова пошел вверх, но Якса перекатился – в панцире, прямо под ноги сыну Тормаса.
Югун свалился, перелетел через рыцаря, откатился на три шага, сразу же вскочил, словно упавший было конь.
Но оружия не выпустил.
Пал на лендича, словно пустынный вихрь, рубя сверху, но изменив направление и попытавшись обойти выставленный щит по дуге снизу. Ударил в него своим баклером, украшенным узором из черепов, но лендич уже крепко стоял на ногах. Хунгур засыпал рыцаря градом ударов: слева, справа, в голову, в левое плечо. С каждым ударом на вьющейся Дружице возникал новый шрам: сперва наискось, потом справа вдоль, наконец – поперек.
Якса отступал шаг за шагом. Крикнул своим, но в лагере, среди юрт, все еще продолжался бой. Проклятые сражались со стражей и рабами хунгуров, один из шатров пылал ясным пламенем, а из толпы выпали два перепуганных мчащихся коня, что волокли за собой разваливающийся, дымящийся двуосный воз.
Югун напирал, словно не боялся смерти. Подскочил с поставленной горизонтально саблей, с левым боком, защищенным щитом, – коротко уколол, хлестнул снизу, по ногам.
И тогда Якса споткнулся, свалился назад, заслоняясь щитом. Получил раз и другой, рядом с головой.
Меч! Где его меч?! Выпал из рук!
Меч держал Юношич.
Парень поднял оружие и побежал. Глядел на Югуна, который раз за разом бил по рыцарю, и казалось, что парень ударит – сбоку, неожиданно, что рубанет сзади в хунгурский шишак на голове своего врага.
