Знатная госпожа – он понял это по ее лицу, по черным волосам, заплетенным в длинные косы, что выглядывали из-под диадемы на голове. Смотрел на вышивку придворного платья, спадающего до стоп, с широкими рукавами, обшитыми каймой.
– Приветствую, отче Грот. Я приказала приготовить для вас ужин.
Откуда они знали друг друга? О, Праотец, это дурной знак! В этом городе не любили Единоверцев, не преклоняли колени пред Знаком Святого Копья Ессы, а потому Грот предпочитал не выделяться. Он уже видел, что происходило в сборах, которые покидал Праотец и перенимал Волост.
– Вы меня узнали, благородная госпожа? Откуда, если могу… и кто вы?
– Зови меня госпожой Венедой. Я выкупила вас из ямы, но поблагодарите позже, а пока что садитесь за ужин, отче.
Красивый голос, чуть хриплый. Властный. Такую нелегко испугать; и наверняка еще сложней добиться ее благорасположения.
Он уселся за стол, где приготовили истинный пир. Хлеб, настоящий, испеченный на закваске, круглый, в трещинках. Рядом в миске – молодой мед, который звался патокой, пончик со сливами и сметаной. Оловянный кувшин – наверняка с вином, которого он и не пробовал вот уже две недели, – закопченная твердая емкость, утка или каплун, запеченный в глине. И еще – горячая репа, просяная каша со сметаной; яства, которых за дни бегства он не видывал.
Он сидел, а Венеда пододвинула глиняную миску, прикрытую льняным полотенцем. Он машинально принял ее, отбросил материю и…
Внутри был толстый кованый гвоздь. Железный. Удивленный Грот взял его в руки.
– Я знаю о вас все, инок Грот, – сказала она притворно милым голосом. – Я видела вас в сборе в Посаве. Вы прячетесь под одеждой простого селянина… И правильно делаете, поскольку тут вы места себе не нагреете – с того времени, как комес Стурмир вернулся к старой вере. Я также знаю, что вы были рыцарским человеком, прежде чем принесли обеты.
Грот отложил гвоздь на стол, взял хлеб, оторвал кусок. Налил себе вина.
– Этот гвоздь, – продолжала она, – для стрыгона. Того самого, что едва вас не убил; того, что наведывается в город всякую ночь. Вы найдете его и убьете. Так вы отблагодарите за то, что я выкупила вас из ямы.
– Или?
– Или Стурмир узнает, кто прятался в его окóле. И как думаете, чье мясо достанется тогда чудовищу в следующий раз?
Грот равнодушно потянулся к запеченной глине с птицей внутри. Ударил по столу, раз и другой. Поверхность треснула. Он освободил мясо, отрывая куски глины и догадываясь, что за птица попалась ему в руки.
– Вы слышите, что я говорю?! – почти крикнула женщина. – Вас замучают, четвертуют, заставят страдать… А потом отдадут стрыгону, если вы выдержите…
– Бегите, госпожа, к Стурмиру как можно быстрее, – проворчал он с полным ртом, понимая по вкусу, что это утка. Оторвал крылышко, обгрыз неторопливо. Заел хлебом, запил вином. – Может, успеете, пока я не закончу жаркое. Если вы знаете, что некогда я был рыцарем, то должны помнить, что я нечувствителен к угрозам и шантажу. Я оставил пояс и остроги перед воротами сбора Праотца. Я не боюсь угроз.
И вдруг женщину охватила ярость, будто в нее вселилась душа мавки. Она прыгнула к иноку, вскидывая руки, ногти блеснули, будто когти! Будь он ее невольником – наверняка порвала бы его. Но Грот не испугался, даже не отшатнулся. Схватил Венеду за запястье правой руки, сжал, придержал.
– Сядь, госпожа, – сказал он. – Не сей непокоя. Я инок, учитель, садовник Праотца, а не дворняга, которой можно приказывать. Хочешь, чтобы я уничтожил стрыгона? Зачем бы, проклятие, мне пытаться это сделать?
– Потому что ты инок божий. Ты ел плоды в саду Праотца. Твоя повинность – охранять нас от зла, которое приходит из леса. «Средь диких боров вознес я сбор ваш, – почти пропела она строфы Символа веры Ессы, – чтобы свет мой охранил вас от бесов Волоста». Ты – ученый человек, а только такой и может одолеть чудовище. В око´ле прячется немало женщин, стариков и детей. Если мы выйдем отсюда, хунгуры устроят нам резню. А если останемся, то нас пожрет стрыгон, рожденный в неправедности и тьме!
Она говорила задыхаясь: была так близко, что он на миг ощутил – или же ему только так показалось – запах ее тела. Потому он прикрыл глаза, стиснул на миг зубы, чтобы избавиться от воспоминаний, что грызли его, подобно волкам.
– Со стрыгоном – непростое дело. Не получится, как в сказках, позвать дурачка с мечом, чтобы тот убил тварь за два скойца. Жизнь – не сказка, но дорога, с которой не возвращаются. Железо, серебро или золото не убивают упыря, восставшего из могилы. Стрыгон появляется, когда кто-то совершает большое зло, он приходит как следствие этого подлого поступка. Чтобы его уничтожить, необходимо устранить источник греха, и тогда тварь уйдет, успокоенная, и вернется в замирье. Потому, – он потянулся за кубком с вином, – кто в Дзергоне совершил нечто настолько жестокое, так обидел другое существо, что оно вернулось после смерти?
– Я не отсюда. Стурмир – это мой родственник. Дал нам укрытие. Он тверд в язычестве, и если узнает правду о тебе…
– Ты весьма уверена, госпожа, что я поддаюсь шантажу. Ты слишком смела!
– Я кое-что тебе покажу. Пойдем!
Взяла его под руку и подняла с лавки. Провела инока под стену, где на постели лежал некто, завернутый в шкуры.
Грот увидал маленького мальчика – едва ли шести, может, семи весен, – он свернулся под волчьими шкурами, с прикрытыми глазами, с волосами, постриженными под горшок – на одном уровне на затылке и над ушами. Малой спал. Спокойное личико, чуть раскрытые губы, олицетворение тишины и благости. Грудь его слегка приподнималась.
– Это Якса, мой единственный сын, – сказала Венеда, наклонилась над мальчиком, поцеловала его в голову. – Мы сбежали от орд, и если мы выйдем отсюда, нас убьют хунгуры. Убьют страшно, из мести, яростно, с ненавистью. С наибольшей болью, какую только этот помет Чернобога сумеет причинить. Потому что мы – Дружичи. Мой муж, мой господин, отец Яксы, убил на Рябом поле высшего кагана. Мы – его крови и плоти. Помоги нам! Мы действительно не можем отсюда выйти. Ты не слушаешь угроз – послушай же мольбу! Смилуйся, иноче!
Грот положил руку на голову спящего мальчика и сказал:
– Хорошо бы, чтоб из праха и костей рыцарей на Рябом поле встал мститель.
– Хорошо бы, чтоб такого не случилось, – пробормотала она, – иначе не останется в мире ни одного Дружича.
И вдруг пала на колени. Буквально: на оба колена, перед Гротом, целовала его в руку, прижимала к губам, а в глазах ее он видел слезы.
Эти глаза напомнили ему кое-что. Из-за таких же он некогда принял обеты, отбрасывая прошлое, словно поношенный плащ.
Из-за таких глаз у него всегда случались неприятности.
– Ради этого мальчика… я сделаю это. Да пребудет с ним сила Ессы… как и со мной. И с тобой, сестра.
5
