Якса сплюнул.
– Двести гривен, – прохрипел Булксу. – Ты обменяешь достоинство на золото, Глеб.
– Достоинство дреговичей мы погребли на Рябом поле. Вы давно его из нас выдавили. Мы сделались такими же никчемными, как и хунгуры.
Булксу засмеялся, сел на лавку. Прокашлялся. Выглядел худо, глаза его блестели от жара.
– Голова Яксы принадлежит Лелю, дрегович. Проси, бей челом, может, он тебя и послушает. С завтрашнего дня он станет малым каганом. К нему обращайся.
Глеб улыбнулся, словно увидев плохую игру, отступил к двери, вернулся, держа в руке глиняный кувшин, поставил тот рядом с Булксу на лавку.
– Мед, – сказал. – Великие багадыры, выпьем за победу. Эти козоебы где-то украли целый бочонок. Так много, что нам до утра хватит. О, великий багадыр Лель, я стану пить за твое здоровье. И вы попробуйте!
Молодой хунгур с любопытством присел на лавку.
– Позовите всех! Бортэ! Шиги!
На его призыв пришел только второй. Улыбнулся и облизнул узкие, жестокие губы. Причмокнул. Булксу и Лель тоже не заставили себя долго упрашивать.
12
Якса заснул; сжался и прилег под стеной на глинобитном полу. Думал, что это смерть, и удивился, что та приходит так легко и что израненное тело наконец охватывает полное спокойствие. Он ошибался: разбудил его свет огня, жар, пышущий сбоку; кто-то подбросил дров в огонь, и красные отсветы разлились по комнате.
Хунгуры и Глеб пили; Лель и Шиги покачивались, шумели, перекрикивали друг друга на гортанном языке степи. Булксу сидел бледный и сплевывал кровью на пол; мед ему не слишком-то помог. Якса начинал уже догадываться, для чего Глеб, с его искалеченной мордой, подливал им в деревянные кубки, подлизывался к ним и подмахивал как мог. Поймав его взгляд, Глеб едва заметно кивнул. Да-а-а. Залили зенки. Восточные дикари пить не умели. Довольно и пары кубков меда или вина – любой лендич или подгорянин от них едва начнет покачиваться, – чтобы хунгур впадал в безумие. Бегал, кричал, шатался, порой нападал, но не был серьезным противником. Вместо того чтобы облагораживать, дар бортей и винниц навлекал на хунгуров безумие.
Шиги встал, схватился за саблю, тряхнул Булксу, который даже не обратил на него внимания.
– Уджи-и-ин! Где Уджин?! – завыл он. – Вы ее спрятали!
– Поищи под лавкой, дружок, – крикнул Глеб. – Бери ее, степной волк… Покажи, каков на вкус хрен воина светлейшего кагана.
И Шиги пошел. В угол, где под лавкой пряталась молодуха, побитая дреговичем. Пал на колени, хотел ее вытянуть. Кажется, та его укусила, потому что он крикнул, подпрыгнул, встал покачиваясь; схватил лавку за угол и отбросил ее в сторону, отбирая у девки последнюю защиту.
Хотя та выла нечеловеческим голосом, дергалась, он поволок ее на середину избы, схватил за волосы и ударил кулаком: в челюсть, а потом в левую щеку, так что щелкнули зубы. Толкнул под стену, развернул, дернул так сильно, что вырвал горсть кудрей. Цапнул за сорочку, разорвал сверху вниз, обнажая бледные дрожащие ягодицы. Прижал ее и принялся, посапывая, расстегивать сегментированный пояс.
И тогда Якса, лежавший под стеной, подбил ему ноги – изо всех сил! Хунгур крикнул, запутался в поясе и широких портках, свалился на бок, выпустил саблю, принялся переваливаться с боку на бок, с криком и налитыми кровью глазами. Молодуха прыгнула в угол, пробежала мимо очага, спряталась, натянула на себя шкуру.
А над Яксой встал Лель: шатаясь, пьяный, с горячкой в глазах. В руке его был чекан.
– Что я должен сделать завтра, сделаю сегодня… Да-а-а! Ты, лендич, верблюжий навоз. У… бью. А потом о-о-отрублю Булксу руку… которой тот прикоснулся ко мне.
Замахнулся чеканом, но не смог нанести удар. Что-то обрушилось ему на спину, ухватило за загривок. Косматое, тяжелое, большое, с остроконечной головой с копной черных волос.
Дурак из-под хаты! Кто-то перерезал веревку, впустил его внутрь! Милость Ессы! Неужели Глеб?
Безумец зарычал, будто пес, вцепился в хунгура. И, словно бешеный волк, вгрызся в его шею – схватил желтыми подпиленными зубами, вырвав кусок кожи и мяса!
Кровь брызнула – под самый потолок.
– Оте-е-ец! – завыл Лель. Ухватился обеими руками за рану, откуда – из порванных артерий – била красная пенистая кровь. Покачнулся, упал на колени.
Булксу ткнул в спину безумца кинжалом. Воткнул до рукояти, прокрутил. И в тот же миг, отброшенный мощной рукой, полетел под стену, ударился спиной, так что из щелей, залепленных глиной, поднялась пыль.
– Шиги! – крикнул. – Бери его!
Пьяный, ошалевший хунгур ударил саблей, хлестнул по руке превратившегося в зверя подгорянина и… рухнул на пол, потому как безумец свалился на него, грызя, воя, лупя кулаками, хватая окровавленными пальцами за глотку.
Шиги захрипел, ноги его в кожаных, подбитых войлоком сапогах то били в глину пола, то замирали.
И тогда сверху пал меч. Ровно, быстро, словно молния. Пробил подгорянина, прошел навылет бьющееся тело, добрался и до хунгура. Успокоил навсегда и одного, и второго.
Глеб даже присел. Застонал, дергая за рукоять. Вырвал длинный узкий клинок, запятнанный кровью. Оглянулся. Старый Булксу шел на него.
– Ты-ы-ы, – хрипел кочевник.
– Да подохни ты! – крикнул дрегович.
Вскинул меч, но тогда свистнул, щелкнул кнут. Глеб завыл, плетеная кожа окрутилась вокруг клинка, словно змея. Рывок – и вот у него уже нет оружия.
– На колени! – прорычал Булксу.
Щелкнул коротко – удивительно, что смог использовать кнут в тесноте избы. Бич прорезал витязю кожу на щеке, бросил его на колени, словно удар грома.
– Сдохни!
Хунгур вскинул руку, но удара не нанес. Якса вдруг ударил его головой в бок и отбросил под стену.
И тогда окровавленный Глеб крутанулся, будто юла, прыгнул, добрался до старого хунгурского дьявола. Схватил того за глотку, сдавил, сильнее и сильнее, без жалости. Булксу пнул его в пах. Рука рыцаря схватила кинжал за поясом хунгура. Оружие поднялось и упало: раз, второй, третий… Глеб дырявил грудь и руки старика прямыми, быстрыми ударами…
Булксу упал. Хотел подползти, но замер, умирал в крови, давясь ею. Задыхающийся Глеб медленно поднимал меч…
Подошел к бледному, стонущему Лелю. Ударил раз, слева направо; по горлу, так что отлетели пальцы, зажимавшие рану. Добавил, взял меч обратным хватом. Так-то и закончилась боковая ветвь меньшего кагана Тоорула Бека… Жаль, что не видел этого ни один хронист.
Окровавленный Глеб глянул на Яксу. Рыцарь пытался встать, скользил спиной по неровным бревнам.
– Не напрягайся, приятель, – сказал витязь, с трудом переводя дыхание. – Я пришел, неся не мир, но меч. Помнишь? – провел рукой по половине уха, по щеке.
