И снова я не могу себя остановить, хотя у меня холодеет шея, а защитные заклятья заходятся сигналом тревоги. Я толкаю вперед еще десять тысяч. На этот раз я вздрагиваю так, что чуть не рассыпаю фишки по столу. Макмюррей смотрит на меня с холодной насмешкой. Затем банкомет берет коробку с колодой и начинает сдавать. Что-то тут не так… Но это не обычное принуждение или знакомый гейс. Тут есть какая-то закономерность, которую я никак не могу уловить. Где же Рамона? Я не чувствую ничего, кроме бархатной тьмы, там, где должна быть она. Впервые за несколько дней я один у себя в голове, и это отнюдь не радостное чувство. Карты. Королева бубен, восемь пик…
Через стол ко мне едет стопка фишек. Я поднимаю стаканчик и залпом выпиваю текилу, вздрагивая, когда она попадает в горло. Я себя чувствую в стельку пьяным и кристально трезвым одновременно: будто мой мозг решил сам с собой развестись и полушария едут в разные стороны.
– Еще разок? – спрашивает банкомет, оглядывая стол.
Я механически тянусь к своим фишкам, но на этот раз мне удается остановить руку, нагнуться и повернуть каблук на левой туфле. Но стоит мне вынырнуть из-под стола, как я все-таки повторяю проклятое движение, и все мои фишки перемещаются в кучу перед банкометом. Он сдает карты. Я оглядываюсь. Серьга Макмюррея горит холодным светом радия. За гардинами залегают глубокие тени, скрывающие вопли пленных духов деревьев, вмонтированных в панели на стенах. Резонатор Тиллингаста тихонько гудит, но когда я смотрю на старого хрыча, я вижу только обычного жирного дельца с целевым фондом и солидным счетом в банке. А вот со стервятницами другая история: я смотрю на них и чуть не отшатываюсь. Вместо постаревших бывших завидных невест и богатых наследниц я вижу полые мешки полупрозрачной кожи и волос, которые не разваливаются только благодаря одежде. Жуткие твари сгорбились над картами, как кровососущие паразиты в ожидании еды.
– Пас или играем? – спрашивает кто-то.
Я кошусь на парня в белом костюме и рубашке апаш и вижу полуразложившийся труп, который ухмыляется мне поверх карт, кожа отстает от темных провалов, обрамленных трупным воском: эффект работы резонатора добирается до моих носовых пазух, и я чувствую его зловоние. Супермодель рядом с ним выглядит точно так же; она совершенно спокойно опирается на него, но тени у нее за спиной густые и будто закопченные, а выражение лица такое, что мне сразу приходит на ум палач, который гордо ждет рядом со своим последним клиентом, пока начальник тюрьмы выписывает свидетельство о смерти.
– Играю.
Я пытаюсь сдержать тошноту и переворачиваю свои карты. Черт, черт, черт. Крупье сдвигает фишки к старому хрычу.
– Простите, – хриплю я и отодвигаю свой стул от стола.
Я ковыляю к неприметной дверце в углу, горло у меня горит огнем, деревянные панели воют, а пустые лица кровососов поворачиваются мне вслед.
«Я только что проиграл двадцать тысяч баксов», – ошарашенно думаю я, плеская себе водой в лицо и глядя в зеркало над раковиной. Отражение ухмыляется и подмигивает. Я поспешно поднимаю ногу и поворачиваю каблук обратно: лицо потрясенно застывает. Это слишком много. Жуткие видения встают перед моим внутренним взором: Энглтон спускает на меня Ревизоров, Мо орет на чем свет стоит. Это больше, чем у нас на общем сберегательном счете, куда идут все деньги, которые мы сэкономили за последний год, чтобы накопить денег на первый взнос за дом. Я дрожу. Губы онемели от выпитого. Горло горит, живот сводит. Я по-прежнему не чувствую Рамону, и это уже критично: если я не могу с ней связаться, вся операция окажется под угрозой. «Соберись, тряпка», – говорю я человеку в зеркале. Он мне кивает, но выглядит потрясенным. С чего начать? Макмюррей: этот ублюдок меня как-то подставил, верно?
Эта мысль позволяет мне сосредоточиться на чем-то конкретном: я выпрямляюсь, смотрю на незнакомца в зеркале, убеждаюсь, что он в должной степени взял себя в руки, распрямляю плечи и направляюсь обратно в зал. Но у самой двери я останавливаюсь. Партия в баккара закончилась. Все, кроме хрыча-банкомета, встают, и новые игроки занимают их места, гудят, как туча мух над… не думать об этом! Я поспешно отвожу взгляд, глаза у меня слезятся. Макмюррея я нигде не вижу, но мои защитные заклятья подают сигнал тревоги. Чувство такое, будто где-то рядом происходит крупное сверхъестественное дерьмо.
– Вы, должно быть, мистер Говард? – слышится рядом спокойный и даже в некоторой степени музыкальный голос.
На этот раз я не подпрыгиваю до потолка, а только едва подергиваюсь. Мои заклятия зашкаливают синхронно с ее голосом.
– Все-то меня здесь знают. А вы кто?
Обернувшись, я ее сразу узнаю. Это та супермодель с глазами палача, которая обхаживала мистера Жмурика: у нее идеальная кожа цвета мокко, тело танцовщицы, которое больше подчеркивает, чем скрывает, белое вечернее платье, и целое состояние в сапфирах в ушах и на шее. Просто убийственная красота, как у Рамоны – да, это чары. Скорее всего, она и есть центр сверхъестественной вспышки, о которой предупреждают мои заклятья.
– Меня зовут Иоанна, мистер Говард, Иоанна Тодт. Я работаю на Биллингтонов.
Я пожимаю плечами:
– Как и все остальные?
Эта фраза задумывалась как черная шутка, но Иоанна поняла ее буквально. Она хмурится:
– Пока еще не все. – Затем презрительно фыркает: – Мне поручено доставить вас к нему.
– В самом деле?
Я заставляю себя посмотреть ей в глаза. Она и вправду красива. Настолько, что в обычной ситуации я бы рядом с ней только мычал и пускал пузыри. Но, к счастью, я уже столько времени провел рядом с Рамоной, что сверхъестественная красота уже не так ошарашивает меня, как прежде. К тому же сейчас мне немного не до того. Но я держу себя в руках.
– Сначала Лиза Слоат выписывает мне предупреждение, потом ко мне банным листом прилип какой-то консультант по системам безопасности по фамилии Макмюррей. Что у вас тут происходит?
– Интриги между отделами. Слоат и Макмюррей не ладят. – Иоанна склоняет голову набок и смотрит на меня. – В доме Биллингтонов обителей много, мистер Говард. И по стечению обстоятельств мистер Макмюррей – мой начальник. – Она касается моей руки длинными пальцами. – Идемте.
Она ведет меня прочь мимо бара, через внешний зал, мимо мучителей джаза. Двери на балкон открыты. Где же Рамона? Ее не было в дальнем зале, ее нет здесь…
– По понятным причинам доступ к шефу мы ограничиваем, – шепчет Иоанна. – Богатство Биллингтонов ставит их под угрозу. Деньги привлекают неподходящих людей. Сейчас мы следим за шестью сталкерами и тремя шантажистами, и это если не считать агентов из стран третьего мира. Шизофреников нам хватит на то, чтобы заполнить полтора сумасшедших дома, плюс примерно два с половиной предложения руки и сердца и одиннадцать угроз жизни в неделю, а также федеральное антимонопольное расследование, которое хуже всех их вместе взятых.
Она так это подает, что я почти сочувствую миллиардеру.
