Это Иоанна Тодт, подручная Макмюррея. Удивительно, но когда я смотрю на нее вместе с Рамоной, ничего роскошного в ней не остается – а может быть, дело в армейском комбинезоне, спасательном жилете и размазанном макияже, не говоря уж о застарелом запахе смерти, который она таскает за собой, точно любимую игрушку. Иоанна стоит по другую сторону диорамы в центре контура гейс-генератора и держит молоток в десяти сантиметрах от головы фигурки Бонда. Ой-ой.
Я все еще пытаюсь придумать ответ, когда инициативу перехватывает Рамона:
– Вот так встреча, дорогуша. Патрик списал тебя в утиль или ты сама решила набить себе цену?
– Рамона? – Иоанна склоняет голову набок. – Следовало догадаться. Третий лишний: пошла бы ты отсюда, сучка.
Я умудряюсь временно перехватить контроль над собственным горлом:
– Она останется здесь.
«А ты продолжай глубоко дышать», – говорю я себе. Двойное зрение начинает меня раздражать: вокруг Рамоны вода уже явно светлее, как небо перед рассветом. Я стараюсь держать автомат так, чтобы дуло смотрело куда-то в сторону Иоанны, но она права – если начну стрелять, попаду скорее в гейс-генератор, чем в нее.
– Что ты здесь делаешь?
– В отличие от некоторых, я знаю, на кого работаю. Я решила угоститься остатками со стола богача, поскольку только что активировала подрывные заряды. А ты ведь лакомый кусочек. Думаю, для начала ты сгодишься. – Иоанна плотоядно ухмыляется, до меня долетает могильное зловоние ее дыхания. – Я могу вас распутать, Мона, ты знала? Могу даже разрушить твою цепь, не убивая Макмюррея. Я украла его значки, когда помогала ему признать свои ошибки на гауптвахте. – Свободной рукой она показывает мне маленькую пластиковую коробочку. – Все здесь. И вы оба – мои.
Дыши! Рамона напрягается и быстрее плывет к свету. Бедра и ягодицы пронзает боль: она уже проплыла примерно километр и начинает уставать от борьбы, от необходимости подавлять адаптивный стресс, который искушает ее знанием, что стоит воспользоваться другими мускулами – и все станет намного проще…
– Так чего ты от нас хочешь? – спрашиваю я, делая шаг к ней.
– Стой. Не шевелись, – приказывает Иоанна и добавляет почти мечтательно: – Я хочу, чтобы ты меня обожал. Чтобы стал моим телом. Мона, отдай его мне, и я тебя отпущу и даже Эллису не скажу…
На миг я оказываюсь в теле Рамоны – плыву к поверхности в постепенно светлеющем океане: вокруг еще сумрак, полная темнота для человеческих глаз, но я вижу тени вверху. Половину неба занимает черная громада, к которой уходит буровая штанга, а на некотором расстоянии от нее – другой темный силуэт. Я управляю телом, гребу непривычными ногами и более слабыми руками – и направляюсь к дальнему силуэту…
Тем временем Рамона в моем теле. Отбросив автомат, она уже почти перепрыгнула плексигласовую крышку диорамы и издает горловое шипение, как кошка, готовая подраться за свою территорию. Иоанна бьет молотком, целясь мне в голову, но промахивается и попадает по шее. Вспыхивает острая боль – и мы уже сцепились; она кусается и пытается врезать мне в висок, а Рамона делает моими руками какое-то невероятное движение, какой-то блок. Я чувствую, как растягиваются мышцы (или рвется сухожилие?), когда бью Иоанну по запястью. Она блокирует, я поднимаю колено…
Дыши за двоих, потому что «Мабузе» стоит на месте, но до нее еще треть километра…
– Сучка! – вопит Иоанна, а затем кусает меня за плечо и одновременно бьет по яйцам.
Рамона, не привыкшая защищать такую внешнюю уязвимость, не успевает вовремя отреагировать. Зато успеваю я – и выворачиваюсь так, что рука Иоанны болезненно врезается мне во внутреннюю часть бедра, но все-таки не превращает меня в скулящий студень. У меня в кармане без толку болтается «Глок». Потом я замечаю зубы Иоанны в правом плече. Они одновременно ледяные и обжигающие, это неправильно: от укусов не должен расходиться холод. В ней все неправильно: рядом с резонатором Тиллингаста я вижу, как что-то шевелится внутри нее, что-то до ужаса похожее на суккуба Рамоны, но другое. Эта тварь кормится не маленькой смертью – она призывает большую, великую, окончательную. Рядом с ней я чувствую слабость, подавленность от нуминозного ужаса.
«Твою мать, дыши, обезьяныш! Ты что делаешь, кретин?! Нас обоих погубишь!»
Это Рамона. Но она будто кричит мне что-то с другого конца очень длинного коридора. Дышать? Я лежу на полу поверх Иоанны. Как мы тут оказались? Она неподвижна, как труп, но всадила зубы мне в плечо и обняла, как возлюбленного. И мне так тяжело. Просто дышать – неимоверное усилие. В глазах темнеет. Дышать?
Рука – моя? – лезет в карман штанов.
Дышать.
Все вокруг стало серым. Тоннель погружается во тьму. На другом его конце ждет Иоанна Тодт, ее улыбка – радостная и теплая, как стакан жидкого гелия. Но я откуда-то знаю, что, если выпью его, меня ждет вовсе не она: Иоанна похожа на светящуюся приманку на носу морского черта, а за ней скрывается жадная пасть небытия. Она меня обняла, и если я схвачу приманку, то встану таким же пустым, как и она, вообще перестану быть собой – стану гниющей куклой, которую дергает за ниточки ее демон.
Дышать?
БАХ.
Подо мной дергается Иоанна, корчится и напрягается. Ее бедра обмякают.
БАХ.
Я вспоминаю, как дышать, и кашляю от горячего запаха горелого пороха.
Иоанна бьется в конвульсиях, барабаня пятками по полу, а вокруг ее головы лужа крови и обрывки тканей. Хватая ртом воздух, я вдруг понимаю, что пистолет всего в паре дюймов от моего виска, а рука ноет так, будто ее вывернули из сустава. Подгоняемый одновременно острым страхом и отвращением, я пружиной вскакиваю на ноги, и от этого воют все мускулы.
«Рамона?»
«Я здесь, обезьяныш».
Она задыхается – нет, она борется за каждый вдох. Жабры горят огнем, и она едва сдерживает рефлекс – полностью их расправить. Рамона плывет к вытянутой тени «Мабузе», темнеющей на фоне светлой поверхности моря примерно в двухстах метрах впереди.
«Дыши же! Меня судороги берут! Я так больше не могу».
Я начинаю пыхтеть, как большая собака, а потом медленно и осторожно опускаю пистолет. Я опять растянул мышцы, а правая рука воет волком, еще и укус на плече. Я тыкаю в него левой рукой и чуть не падаю в обморок. Смотрю на свои ногти. Кровь.
«Черт. Сколько?..»
«Если эта сучка сказала правду, у тебя осталось две или три минуты, чтобы забрать диораму и выбраться на палубу».
Я оглядываюсь, пытаясь разобраться в этом абсурде – шикарная яхта, мертвая женщина на полу… и большая диорама под стеклом. Я не смогу забрать ее целиком: весь ящик размером примерно с бильярдный стол. Охаю. Похоже, что первым результатом моей попытки запустить План «Б» стало то, что Биллингтон переполошился и приказал затопить корабль. И вариантов у меня сейчас немного.
