Внезапно слабая вспышка озарила бледным светом лица диверсантов и тутже погасла. Прошло еще мгновение. И на востоке ночную темноту рассекла алая, напоминающая открытую рану, полоска: над горизонтом показалась кромка солнца. Степь проснулась. Далеко внизу живым, слепящим глаза серебром вспыхнул лиман Большой Маныч. Огромным ятаганом он вытянулся с запада на восток. Слева, в котловине, крохотными кубиками и прямоугольниками угадывался небольшой поселок. Кваст догадался — это Элиста!
Рев двигателей сорвался на визг. Самолет резко пошел на снижение. В ушах заломило. Бешеная тряска продолжалась несколько минут, потом последовал легкий толчок. Ровная, как стол, калмыцкая степь оказалась идеальным аэродромом. Опасения Кваста, что тяжелая машина может повредить шасси, были напрасны. Пока все шло гладко. Асы из люфтваффе не подкачали.
Ю-290 быстро погасил скорость и остановился как вкопанный в десятке метров от неглубокой балки. Лопасти винтов устало застыли. Наступившую тишину нарушал лишь сухой скрип шарниров аппарели грузового люка. В его проеме проглянул клочок серой, покрытой скудной растительностью степи. Кваст поднялся первым и пошел к выходу. Вслед за ним на землю посыпались, как горох, диверсанты.
Группа разведки выдвинулась вперед и, не обнаружив ни одной живой души, вскоре возвратилась. Находившаяся поблизости кошара оказалась пустой; хозяева, судя по всему, покинули ее давно. Кваст довольно поглаживал осанистую бороду, в полную грудь дышал и не мог надышаться бодрящим утренним воздухом. Запах полыни и первого успеха пьянил и кружил голову. Обер-лейтенант Ганс Ганзен, не дожидаясь команды, принялся готовить для работы мощный 40-ваттный передатчик SE90/40, смонтированный вместе с антенной и приемником в огромном чемодане, который в простонародье называют «мечта оккупанта».
В первой радиограмме в «Валли-1» Кваст был скуп. Он сообщил о благополучной посадке, отсутствии противника и начале выдвижения отряда в район оперативного базирования. Затем диверсанты, не разводя костров, перекусили сухим пайком и, построившись в походную колонну, приготовились к маршу. Экипаж Ю-290 поднялся на борт, двигатели простуженно чихнули, лопасти винтов лениво начали рубить воздух. И в этот миг на востоке в зыбком утреннем мареве возникли три черные точки. Они стремительно приближались и на глазах приобретали зримые очертания.
Лихорадочная работа экипажа Ю-290 уже не могла изменить положение. Искать спасения в небе было поздно. Обрушился шквал огня. Русские истребители методично, словно на тренировке, один за другим заходили в атаку. Пулеметные очереди рвали в клочья огромную, беспомощную тушу Ю-290 и не давали диверсантам оторвать головы от земли. Казалось, что этому кошмару не будет конца. Автоматный и пулеметный огонь диверсантов не мог причинить вреда советским самолетам. Когда налет наконец закончился, Кваст подсчитывал потери. Но они оказались неокончательными.
Внезапно, будто из-под земли, показались группы захвата контрразведки. Бой разгорелся с новой силой и продолжался больше часа. В нем погибли шесть диверсантов, четырнадцати удалось вырваться из кольца окружения, а остальные вместе с Квастом сдались в плен.
Кваст оказался перед жестоким выбором: либо к стенке, либо сотрудничество. Контрразведчики, разъяренные ожесточенным сопротивлением и собственными потерями, готовы были разорвать его на части. Кваст хорошо понимал, что Россия — это не Запад, где можно было работать в «белых перчатках». Здесь вместе с бородой легко было потерять и голову. Он решил, что лучше сохранить и то, и другое.
Прошло всего несколько часов с момента высадки десанта, как кадровые сотрудники абвера сменили свою служебную ориентацию. Примеру Кваста последовал радист обер-лейтенант Ганзен. Они пошли на сотрудничество с советской контрразведкой. Их вербовка была закреплена подписками. Для конспирации в работе контрразведчики присвоили Квасту-Шеллеру псевдоним Борода, а Ганзену — Колонизатор. В тот же день спецсообщение об этом, а также о захвате шифров и радиоаппаратуры ушло в Москву.
В Москве сложившуюся ситуацию оценили как весьма перспективную. Отправка Квастом радиограммы о благополучной высадке десанта и начале работы создавала благоприятные условия для завязывания масштабной радиоигры с гитлеровской разведкой. Загвоздкой был самолет: такое огромное «шило» требовалось грамотно утаить. Но это уже было чисто технической стороной дела. Поэтому нарком внутренних дел СССР Л. Берия в служебной записке от 26 мая 1944 года, направленной на имя начальника ГУКР Смерш НКО СССР В. Абакумова, указывал:
«Пойманныеработниками НКВД — НКГБ парашютисты представляют большой интерес. По-видимому, немцы не знают, что калмыки высланы, но, несмотря на это, есть остатки бандитов из калмыков, с которыми немцы будут связываться.
Поэтому то в. Леонтьеву всю работу сосредоточить в руках товарищей Свирина, Лукьянова и Михайлова. Тов. Мешику принять активное участие. То же надо сделать и по Гурьевской области. Представьте план мероприятий и регулярно докладывайте».
С того дня операция, получившая в советской контрразведке кодовое название «Арийцы», бумерангом возвращалась к абверу. Основные ее нити держали в своих руках профессионалы «войны в эфире»: начальник 3-го отдела ГУКР Смерш НКО СССР генерал-майор В. Барышников и его подчиненные Г. Григоренко, Д. Тарасов, В. Фролов. За их спиной уже был опыт такой сложнейшей операции, какрадиоигра «Загадка». И первое, что они сделали, так это постарались снять все подозрения у руководства абвера в провале задуманной им операции по созданию опорной базы для переброски Калмыцкого корпуса доктора Долля.
В очередной радиограмме 30 мая Кваст-Борода сообщил:
«Посадка в 04–55 московского времени. В 12–40 атака русских истребителей. «Ю» — уничтожен. Необходимое снаряжение спасли, без воды и продуктов. Гремер, Ханлапов, Беспалов, Мухин, два калмыка убиты. Осетров ранен. Перешли положение один пески район Яшку ль. Положение благоприятное, связались с партизанами, охрана обеспечена. Разведка калмыков узнала, что посадку «Ю» заметили русские. Из Сталинграда и Астрахани прислали истребители. Ошибка «Ю» — садиться днем, долго сидел, надо ночью. Площадку готовим. До полного выяснения мною обстановки мер не принимайте. Радистом использую обер-лейтенанта Ганзен. Слушаю вас по плану. Прошу указаний. Кваст».
Ее содержание не вызвало каких-либо подозрений у руководства абвера. В радиограмме отсутствовал условный сигнал о том, что Ганзен работает под контролем советской контрразведки. Тем более легендарная личность самого Шеллера, до мозга костей наци, снимала все сомнения. В Берлине смирились с потерей самолета и экипажа и теперь спешили расширить плацдарм.
Положение на фронте, да и самого абвера, с каждым днем становились все хуже. И потому Шеллера торопили с установлением контактов с «местными повстанцами и созданием условий для переброски Калмыцкого корпуса доктора Долля. В руководстве Смерша тоже не дремали и старались упредить возможную и неподконтрольную ему инициативу абвера.
29 мая, за сутки до того, как Кваст отправил радиограмму своим бывшим начальникам, Абакумов распорядился, чтобы Отдел контрразведки Смерша ПВО Южного фронта «…обеспечил наблюдение за воздухом в районах, через которые возможен пролет вражеских самолетов из Румынии в б. Калмыкию и Западный Казахстан». Он также потребовал немедленно докладывать «…о трассе пролета каждого вражеского самолета, идущего в тыловые районы Советского Союза».
