Утро следующего дня началось для них с раннего подъема и энергичной зарядки. После завтрака последовали изматывающие душу допросы. Последующие дни были заполнены до предела. Свободное время оставалось только на сон. С утра и до позднего вечера они крутились словно белки в колесе, в бесконечной череде тренажей. От пальбы из пистолетов и автоматов, казалось, расколется голова. К вечеру указательный палец от ударов по ключу радиопередатчика немел, а от хитроумных схем минирования, которые чертили инструктора на досках, начинало рябить в глазах.
Короткий перерыв наступал лишь после ужина. Виктор пытался воспользоваться им, чтобы хоть что-нибудь узнать о загадочном лагере особого назначения гитлеровской разведки. Но завеса тайны над всем, что здесь происходило, была такая, что кроме фамилии начальника лагеря Зигеля, его заместителя Родентала и периодически наезжавшего из Берлина штурмбанфюрера СС Вальтера Курека, контролировавшего ход их подготовки, ему мало что удалось выяснить. Лишь по количеству стульев в столовой он догадался, что таких, как они с Николаем, здесь было семнадцать.
По обрывкам речи, глухо доносившейся из-за дверей классов, Виктор сделал вывод, что разведывательно-диверсионную подготовку проходили также англичане, поляки, французы и даже американцы. Это был «международный учебный лагерь» для элитных разведчиков Главного управления имперской безопасности.
Единственной нитью, связывавшей Виктора и Николая с внешним миром, был Курек. Тот с постоянством маятника Фуко появлялся в замке ровно в девять, и начинались изматывающие Виктору душу беседы-допросы. Курек, подобно клещу, цеплялся за мельчайшие детали из его прошлой жизни и службы. Из чего можно было сделать вывод, что он и стоящие за ним высшие руководители «Цеппелина» со всей серьезностью отнеслись к информации о Леонове и, судя по всему, планировали ни много ни мало его вербовку и получение стратегических разведданных.
Вторая и не менее сложная задача, которую отрабатывал с ним Курек, состояла в совершении теракта против Кагановича, а при удачном стечении обстоятельств — в ликвидации самого Сталина. Спецы из Главного управления имперской безопасности знали свое дело. Перед глазами Виктора начало рябить от тайного арсенала убийств. По ночам ему снились то ручки, выстреливающие смертоносными ядами, то безобидные заколки, от легких уколов которых с ног валился здоровенный бык. В конце концов Курек и Курмис остановились на специально изготовленном бесшумном пистолете, распыляющем отравляющий газ. Это оружие, по их замыслу, предстояло применить, когда он вместе с Леоновым окажется на приеме у Кагановича. Собственную его жизнь Курек гарантировал антидотом — противоядием.
Шел четырнадцатый день подготовки. Утро 18 июня не предвещало ничего необычного. Разве что на этот раз занятия начались без Курека. После завтрака Виктор и Николай вместе с Роденталом отправились в лабораторию и заняли места в специальных кабинах. Инструктор принялся раскладывать на стеллажах свои «гремучие штучки»: ручки, портсигары, зонты, которые когда надо в руках боевиков начинали стрелять или брызгать ядами. И вдруг в двери появился Зигель.
Судя по выражению лица Зигеля, произошло что-то из ряда вон выходящее. Ничего не объясняя, он отвел их на вещевой склад. Там у Виктора и Николая запестрело в глазах от обилия военных мундиров: немецких, русских, английских. Их разнообразие говорило о том, что гитлеровская разведка пока еще работала с размахом. Кладовщик подобрал два мундира пехотных офицеров Красной армии.
Переодевшись, Виктор с Николаем поднялись в кабинет Зигеля и там столкнулись с Курмисом. На днях он был переведен из Пскова в Берлин с повышением. Новое назначение и новое звание — штурмбанфюрер, кажется, сделали его на полголовы выше. Придирчиво осмотрев бывших своих подчиненных в новой форме, Курмис остался доволен ими и пригласил к себе в машину. По дороге на их вопросы о цели поездки отделывался общими фразами и ссылался на то, что подробные разъяснения они получат в Берлине непосредственно от Грефе.
Это еще больше разожгло любопытство Виктора и Николая. Они пытались разговорить Курмиса, но тот всякий раз уходил от ответа и предпочитал переводить разговор на другие темы. Чем меньше километров оставалось до Берлина, тем больше он замыкался в себе. Предстоящая встреча бывших подопечных с руководителем «Цеппелина» немало значила и лично для него. Теперь пришло время, как говорится у русских, показывать товар лицом. От норовистого Грефе, болезнь которого сделала его характер непредсказуемым, можно было ожидать чего угодно.
Скрип тормозов и возникшая мрачная каменная громада Главного управления имперской безопасности положили конец терзаниям Курмиса и заставили Николая прикусить свой неугомонный язык. Они поднялись по ступенькам, вошли в просторный холл и остановились перед часовым. Тот проверил документы, потом скользящим взглядом прошелся по Виктору с Николаем. На его лице не дрогнул ни один мускул, будто перед ним каждый день десятками проходили советские офицеры, и отступил в сторону.
Курис быстрым шагом двинулся по лабиринту коридоров. Виктор и Николай едва поспевали за ним. Одну за другой они проходили одинаковые двери с номерами на металлических табличках. Курмис, видимо, еще не успел освоиться на новом месте и вертел головой по сторонам. После очередного поворота остановился и, помедлив, неуверенно толкнул дверь. За ней оказалась приемная. Навстречу поднялся туго затянутый в ремни адъютант Грефе. Бросив любопытный взгляд на Виктора с Николаем, распахнул дверь в кабинет.
Пройдя узкий темный тамбур, они оказались в большом квадратном кабинете. Он мало чем отличался от тех, на которые Виктор успел насмотреться за последние дни. За креслом на стене висел неизменный портрет Гитлера. В углу неторопливо отсчитывали время старинные напольные часы. За огромным дубовым столом, покрытым синим сукном, в массивном кожаном кресле сидел хозяин кабинета.
Руководитель «Цеппелина» оберштурмбанфюрер Гайнц Грефе напоминал старого кота: все его движения были по-кошачьи мягкими и пластичными. На невзрачном, землистого цвета лице выделялись лишь глаза — холодные и неподвижные, они невидимыми щупальцами цепко хватали собеседника и как рентгеном просвечивали потаенные уголки души. Он, к удивлению Виктора, заговорил на сносном русском языке и был немногословен. Его хлесткие вопросы не оставляли времени на обдумывание ответов. Этой пристрелкой Грефе, похоже, остался доволен.
Беседа-опрос подходила к концу, когда Грефе огорошил их заявлением о предстоящей встрече с всесильным шефом службы имперской безопасности Германии обсргруппенфюрером Каль-тенбруннером. Вытянувшаяся физиономия Курмиса красноречивее всего говорила, что подобный поворот дела и для него явился полной неожиданностью. Решение выслушать лично двух перспективных агентов, которым предстояло сыграть ключевую роль в предстоящей важной операции, получившей кодовое название «Предприятие «Джозеф» («Иосиф»), Кальтенбруннер принял несколько минут назад.
Предложения Грефе и Курека он поддержал, но с одним исключением: вербовку Леонова потребовал провести от имени американцев. В этом был свой резон. Кальтенбруннер не был слепым фанатиком и хорошо понимал, что после тяжелых поражений вермахта под Москвой, Сталинградом и на Северном Кавказе только недалекий человек мог променять свою близость к Кремлю на мешок рейхсмарок, обесценивавшихся с каждым днем. Страх нового ареста, который Леонов пережил по возвращении из командировки в США в 37-м году, должен был, по расчетам Кальтенбруннера, стать мощным стимулом к сотрудничеству с американцами. Америка, где Леонов в течение двух лет катался как сыр в масле, в случае угрозы нового ареста могла стать для него запасным убежищем.
