– Ну-ка, ну-ка, интересно.
– А получается, что вам, Аркадий Львович, – проникновенно сказал Лямзин.
Килин вскочил и схватился за сердце.
– Это что же, вы меня в такой гнусности подозреваете?!
Лямзин быстро выдвинул ящик стола и достал корвалол. Накапал его на сахар и придвинул Килину.
– Успокойтесь, никто ни в чем вас не подозревает. Мне только хотелось, чтобы вы прояснили, каким образом вы оказались замешаны в этом деле. Согласитесь, немного странно было увидеть в графе «заказчик» название вашей фирмы.
– Не надо, – Килин отодвинул от себя кубик сахара, – лучше дайте сигарету.
Он прикурил и, нервно затянувшись, спросил:
– Когда, говорите, заказан букет?
– Двадцать девятого ноября, с указанием доставить тридцатого.
– Я был в городе, совершенно точно. Теперь уже мне интересно, что бы это может значить.
– А я должен побеседовать с вашим секретарем.
– Разумеется. В любое удобное для вас время.
Когда Килин ушел, Александра вышла из своего «заточения» и расположилась рядом с Лямзиным, нахохлившись.
– Ты ему веришь? – помолчав, спросила она.
– Я – да. А ты?
– Даже не знаю... – она помялась, – какое-то гаденькое чувство... Вот вроде и верю, и хочу верить, но откуда-то выскакивает бес сомнения: а вдруг это все же он?
– Не порть себе карму грешными мыслями. Я съезжу, побеседую с секретаршей и все тебе доложу.
– Обещаешь? – Она поднялась и, склонившись, положила ему руки на плечи. Ее светлые волосы отгородили их от мира как шатром.
Нацеловавшись, они оторвались наконец друг от друга, и Александра сказала:
– Я тебя вечером жду. А сейчас испаряюсь, извини – дела, – и она, звонко рассмеявшись, выбежала из кабинета.
* * *
Вечер пришел прозрачно-синий, с хрустальными звездами. Потянуло легким морозцем, и все вокруг, то ли от покрывшего землю белым ковром снега, то ли еще от чего, казалось волшебным. Наступала та сказочная пора, когда влюбленные гуляют по аллеям, играют в снежки или, смеясь, катаются на санках с горы.
В такие вечера особенно остро чувствуешь одиночество, и тогда торопишься скорее домой, или к подруге в гости, или в бар – да куда угодно, только чтобы оказаться среди людей. Пусть и не слишком интересных и абсолютно чужих.
Настя торопливо бежала домой, старательно прогоняя грустные мысли. Сегодня пришлось на работе задержаться дольше обычного: никак не сходился баланс. Потом супермаркет, продукты на несколько дней для себя и Лизы, корм для собаки и кошки, салфетки, бумажные полотенца – обычные совершенно некогда стирать, и большая коробка с пластмассовым конструктором для дочки в садик.
Хорошо еще соседка Лизу согласилась из группы домой забрать, пока Настя с работы не придет. А то сидеть бы бедной Лизке в детском саду с ночным сторожем.
И откуда только она взялась, та собака? Большая, лохматая, с обрывком веревки на шее, она стремглав неслась откуда-то, не разбирая дороги, а Настя, груженная сумками, оказалась на ее пути. Попыталась увернуться и в итоге упала, смешно и нелепо раскинув ноги и рассыпав всю поклажу.
Красивый серебристый «Шевроле», тут же остановился рядом, и из него выскочил мужчина. Настя ползала на коленках, собирая рассыпанные покупки и тихо плача. Было ужасно жалко себя и почему-то обидно. Только она еще не успела определиться, на кого обижается и за что.
Мужчина присел и, подняв пакет с кормом для собаки, поставил его рядом с уже собранной сумкой.
– Настя?
Она подняла глаза.
– Женя? Откуда?! Мне сказали, что ты за границей.
– Вчера приехал.
Вот отчего так несправедлива судьба?! Ну почему надо было столкнуться с принцем своих грез не тогда, когда прекрасно выглядишь и вся из себя отдохнувшая и счастливая? Ну почему это случилось именно сейчас, и она предстала перед ним не сказочной принцессой, а замученной, усталой, ползающей на четвереньках замарашкой. Да еще после того, как сидела на снегу враскорячку.
«Боже мой, он все видел!» – с ужасом подумала Настя, и краска стыда мгновенно залила ее лицо.
– Не ушиблась? Давай я тебя подвезу.
Вы прыгали когда-нибудь в ледяную воду? На это очень страшно решиться, особенно в первый раз. Помните, как обжигает она кожу и от нее ломит зубы, если вдруг, зайдясь в вопле ужаса и восторга, вы забудете закрыть рот?
Что-то подобное происходило сейчас с Настей. Сердце ее замирала от ужаса, а душа пела от счастья. Они неслись по ночной Москве, и никак не могли наговориться. Только когда пятиминутная дорога заняла полтора часа и они нарезали уже, наверное, десятый круг по району, Настя спохватилась:
– Ой, мне же надо домой!
– Я слышал, у тебя родился ребенок? Как ее зовут? – тихо спросил Женя.
– Лиза.
– А где она сейчас?
Настя занервничала, взглянув на часы:
– Соседка меня убьет. Тормози вот здесь, возле скворечника.
Она указала на столб с приколоченным к нему птичьим домиком, пустующим зимой.
– Настя, – Женя взял ее за руку, торопясь удержать, пока она снова не исчезла из его жизни, – ты познакомишь меня с ней?
Мысли бурей пронеслись у нее в голове, но из всех вариантов ответов она выбрала самый короткий:
– Да.
Глава 14
Полтора года назад. Лето
После пожара, случившегося в сторожке, Константин Федорович поправлялся медленно. Илья с ужасом вспоминал тот страшный день: как тащил на санях через лес пострадавшего старика и раненую собаку, как боялся, что не успеет доставить в больницу его живым, как корил себя за то, что не купил сотовый телефон и не может вызвать помощь. Добравшись до поселка, Илья нашел такси и отвез сначала Константина Федоровича в ожоговый центр, а потом Айки – в ветеринарную клинику. Он метался между двумя дорогими ему существами, попутно решая, что делать дальше. Где-то нужно было жить.
Первую ночь он провел рядом с Федоровичем в больнице. Потом, убедившись, что состояние старика стабильное и жизни его ничто не угрожает, поехал к собаке. Оттуда – срочно искать квартиру. Нашел. В Подмосковье, подешевле, прекрасно понимая, что деньги имеют тенденцию заканчиваться, как бы экономно их ни тратили. Сумма, что хранилась у него в банковской ячейке, была немалая, но и траты предстояли большие.
Айки он забрал из клиники в тот же день, как только снял квартиру. Собака быстро шла на поправку, и Илья все дни проводил у постели Константина Васильевича.
– Где собака? Айки жив? – первое, что спросил старик, придя в себя.
