– Скажи это семьям погибших, – отозвалась Кэтрин. – Я давала клятву, Конрад.
– Primum non nocere. Прежде всего не навреди, – сказал Конрад. – Я знаком с клятвой Гиппократа.
Он слегка, будто забавляясь, улыбнулся, но продолжал стоять совершенно неподвижно, держа руки по швам. От шеи вниз он вполне мог соперничать с манекеном.
– Это я виновата, что он сбежал.
– Мы, – поправил Конрад. – Мы оба полагали, что клетка, которую ты мне велела приобрести, обладает достаточной прочностью, чтобы сдержать зверя. Я только благодарен, что тебя не было здесь, когда он ринулся на свободу. В противном случае он бы попытался подкормиться от тебя.
И какой же беспорядок оставила после себя чертова тварь! Сама лаборатория не особенно пострадала, потому что зверь, освободившись из клетки, сразу бросился к лестнице. Но по пути он вышиб дверь подвала и, разыскивая выход, носился по дому, в ярости терзая мебель когтями и зубами, пока наконец не выскочил из задней двери. К счастью, произошло это ранним вечером, и было уже достаточно темно, так что соседи не заметили побега. Более того, жила Кэтрин на собственном участке за пределами города. Живи она в пригороде, кто-нибудь непременно заметил бы выскочившую из ее дома чудовищную собаку и позвонил бы в полицию. В таком случае она бы уже оказалась лишенной медицинской лицензии и сидела в тюрьме. А если бы на дворе стояли более ранние времена, ее б сожгли на костре. Да и сейчас, наверное, могли бы. Население Бреннана нельзя было назвать самым образованным и современным в штате.
Даже находя присутствие Конрада неприятным, Кэтрин была благодарна ему за помощь. Он обо всем позаботился: купил и установил две новые двери, вынес и выкинул наиболее пострадавшую мебель. Он даже предложил купить новую, но Кэтрин отказалась. Она все равно проводила большую часть времени в лаборатории, а в доме с ней никто не жил. Больше никто.
Кэтрин держала кружку обеими руками, уставившись в напиток, потом тихо заметила:
– Лучше бы я была здесь.
Конрад шагнул вперед. Кэтрин испугалась, что он собирается коснуться ее – ободряюще сжать руку или положить, утешая, ладонь на плечо. Она напряглась, надеясь, что сумеет не заорать. Будто ощутив ее неудобство, Конрад отступил и снова уронил руки.
– Тебе не следует так говорить, – мягко упрекнул он. – Побег зверя и потерянные вследствие этого жизни достойны сожаления, да, но я должен напомнить тебе, что есть заботы важнее. Если ты достигнешь цели, то не только обретешь личную награду, но и навсегда изменишь мир. Миллиарды жизней будут спасены, сама продолжительность человеческой жизни возрастет. Нельзя точно сказать, как долго станут жить люди в новом мире, созданном благодаря твоему труду, но нельзя отрицать и бессмертие в буквальном смысле. Разве достижение подобной цели…
– Не стоит четырех людских жизней? – перебила она, сжав от злости зубы и глядя прямо на него.
Конрад прищурился, но голос его остался ровным:
– …не то, за что эти люди принесли бы себя в жертву добровольно?
– Учитывая, что спросить у них мы уже не сможем, то наверняка не узнаем, так?
Они замолчали. Кэтрин прихлебывала кофе, пытаясь не реагировать на Конрада, стоявшего рядом неподвижно, словно статуя. Потом он сказал:
– Ты не бросишь работу.
Прозвучало это наполовину вопросом, наполовину командой.
Она допила кофе и вздохнула:
– Нет, не брошу.
Конрад медленно улыбнулся, и Кэтрин подумала, что так могла бы улыбаться ящерица.
– Хорошо. Могу ли я оказать тебе какую-нибудь услугу?
Иногда его формальная манера вести разговор казалась Кэтрин очаровательной. Иногда – как сейчас, например, – холодной и отстраненной.
– Неплохо бы найти… – она посмотрела вниз, не в силах встретиться с ним взглядом, – свежие материалы.
Он снова улыбнулся, словно рептилия:
– С радостью.
Глава 4
После ухода Конрада Кэтрин смогла немного расслабиться. Хотя она была благодарна ему за заботу и помощь на протяжении последних месяцев, но всегда чувствовала себя на взводе, когда он оказывался рядом. Было в Конраде что-то необъяснимое, что вызывало у Кэтрин смутную тревогу. Помимо внешности и манер (не говоря уже о том, каким образом он – по подозрениям Кэтрин – доставал «материалы» для ее работы), Конрад отличался тем, что вытягивал энергию из всего, что его окружало, будто был эдакой живой черной дырой. Свет, тепло, даже – по ощущениям – ее жизненные силы будто утекали в него, и Кэтрин всегда чувствовала усталость, если проводила хоть немного времени в его присутствии. Уход Конрада воспринимался с облегчением. Она никогда не могла до конца расслабиться, когда он был в доме, и теперь Кэтрин понимала, что, пока его нет, нужно попытаться лечь и поспать. Она не помнила, когда в последний раз отдыхала, не говоря уж о восьмичасовом сне.
Будучи медиком, она хорошо знала, какое влияние оказывает недостаток сна и на тело, и на мозг. Умом она понимала, что не сможет работать в полную силу, если не позаботится о себе. «Вы обязаны заботиться об организме», – говорила она пациентам. Когда-то говорила. Если учесть, насколько она забросила свою практику в последние месяцы, можно сказать, она практически не принимает больше пациентов. Но цена была невелика перед лицом главной цели. Кэтрин отдала бы все, сделала бы все что угодно, лишь бы достигнуть ее. Она снова вспомнила вопрос Конрада, который одновременно прервала и закончила: «Разве достижение подобной цели не стоит четырех людских жизней?» Ей не хотелось так думать. Ей полагалось исцелять, господи боже. Но, несмотря на свой протест, глубоко в душе она действительно именно так и думала. Гордиться было нечем, но так обстояло дело. Понимая, насколько ей сейчас необходим отдых, Кэтрин ощущала, что эмоционально просто не может оторваться от работы. Она делала передышки лишь для того, чтобы заварить свежий кофе, да и те позволяла себе потому, что кофеин поддерживал ее силы. Нельзя терять время. Нужно подталкивать себя. Они от нее зависят.
Кэтрин не была психологом, но во время учебы брала курс психологии и знала, что хотя крайне важно подталкивать себя, если она хочет преуспеть, есть тут и другая, более глубокая причина. Когда занимаешь себя делом, нет времени думать ни о чем, кроме работы. Как только Кэтрин позволяет себе расслабиться, она начинает вспоминать или, того хуже, видеть сны.
Кэтрин допила кофе, поднялась и налила себе еще, потом направилась обратно к столу, но вместо того, чтобы сесть, оставила на нем кружку, свернула по короткому коридору налево и оказалась в гостиной. Свет был выключен – как обычно. Она больше не заглядывала в эту комнату, так что не было смысла тратить электричество. Кэтрин потянулась к выключателю, но не сумела его отыскать. Не могла же она забыть, где он находится… или могла? Это ее дом, в конце концов. Она просто обязана помнить такие элементарные вещи, как расположение выключателей. Несколько секунд она шарила в темноте, а потом пальцы наткнулись на нужный предмет, и она раздраженно включила свет, хотя почувствовала при этом немалое облегчение. Вспыхнувший над диваном светильник на секунду ослепил ее, и она вскинула руку, прикрывая лицо. Когда глаза привыкли, Кэтрин опустила руку и увидела, что комната выглядит как обычно, за исключением тонкого слоя пыли на журнальном столике из вишневого дерева и черном кожаном диване. Почти как если бы комната была слегка припорошена снегом. Хотя нет. Как если смотришь на выцветшую фотографию. Над камином висел большой телевизор с плоским экраном. Сам камин был холоден и пуст, а ведь когда-то здесь почти каждый вечер горел огонь, даже летом. На каминной полке под телевизором была расставлены фотографии в рамочках. Стоя здесь, Кэтрин испытывала странное ощущение, как будто незваным гостем пробралась в собственный дом.
