Теперь во время мессы он весь лучился. И слова о любви к Богу, соединяясь с новым обликом священника, лучше доходили до прихожан. Да и проповеди, произносимые с воодушевлением, говорили людям гораздо больше.
Жереми даже хватило мужества внести изменения в свою работу. Алиса за всем этим наблюдала, сидя на скамейке в последнем ряду. Она пробиралась туда незаметно, когда все уже рассядутся по скамьям, и постепенно осваивалась, все меньше ощущая неприязнь к этому помещению. Храм стал для нее почти что местом работы, только более ясным и безмятежным, чем все, где она раньше служила.
Кончилось тем, что она предложила Жереми заключить договор.
– Можешь мне кое-что пообещать? – спросила она однажды.
– Я тебя слушаю.
– Я готова помочь тебе наладить дела в церкви и привлечь людей. Но ты должен дать мне слово.
– Какое?
– Никогда не говорить со мной о боге.
Он согласно кивнул, покорно и немного печально улыбнувшись.
Алиса принялась наблюдать за маленьким мирком прихожан. Ее очень забавляла их непоследовательность, но в конце концов именно эта черта начала привлекать. Ну как, к примеру, не улыбнуться, увидев, как все шествуют к мессе, разодетые в пух и прах, чтобы молиться Иисусу… который, между прочим, ходил босиком и призывал богатых избавиться от роскошных одежд? Как не смеяться, услышав, как они злословят о соседях, когда сами только что благочестиво выслушали проповедь о любви и прощении?
Алисе был симпатичен Виктор, полуглухой винодел на пенсии, и его приятель, заика Этьен, с которым они составляли весьма занятную парочку.
Некоторым прихожанам новшества не нравились, все разговоры на паперти вертелись вокруг этого спорного вопроса. Жермена и Корнелия, сплетницы со змеиными жалами вместо языков, выражали несогласие короткими, на первый взгляд вполне невинными замечаниями.
Жермена, с крашенными в цвет воронова крыла волосами, появлялась перед вами и, чтобы привлечь внимание, заглядывала в глаза, буквально буравя острым взглядом.
– Бах не так уж груб, – говорила она, – но мне больше нравились коротенькие мотивчики, которые потом можно мурлыкать про себя. Вам, наверное, тоже?
Ее ястребиный глаз не оставлял вас в покое, и вы волей-неволей ощущали себя просто обязанным согласиться. А Корнелия, с желтоватыми волосами, навеки застывшими под толстым слоем лака, с вдохновенным видом кивала головой, поддерживая сообщницу.
– Вы не находите, что в последнее время нам чего-то недостает? Уж не оказались ли мы на грани потери традиций?
Обе сеяли вокруг себя семена сомнения, Алиса видела, что в некоторых головах они дают ростки.
Она застала дам, когда те жаловались мадам де Сирдего, баронессе, чье место в первом ряду возле прохода было закреплено за ней пожизненно, его никто никогда не занимал. Баронесса выслушала аргументы сплетниц и пообещала замолвить за них словечко епископу, который восхищался ими в столь же высокой степени, в какой мог не доверять Алисе.
Мадам де Сирдего в Клюни все знали и в лицо, и понаслышке. Эта шестидесятилетняя дама держалась надменно, одевалась изысканно и всегда выставляла напоказ золотой кулон в виде креста с крупным рубином в центре. Несколько лет назад от нее ушел муж, и все знали, что в ходе развода она боролась за сохранение всех привилегий высокого статуса: за собственный особняк, старый «ягуар» под конец жизни, а прежде всего за фамилию мужа и баронский титул. Титул был особым шиком, ибо в замужестве она предусмотрительно уничтожила все документы и даже саму память о своем девичьем имени Жозетта Гроссард. После развода она жила одна в просторном особняке. На его содержание денег не было, но она сочла за благо с достоинством отстоять ту позицию, которую хотела сохранить в глазах общества.
Каждый раз, когда Алиса появлялась в церкви, одна из монашек совала ей в руку сложенную ввосьмеро бумажку, на которой были нацарапаны несколько слов. В первый раз она удивилась и терпеливо развернула бумажку под улыбающимся взглядом сестры.
Блаженны бедные,
Ибо ваше – Царствие Небесное.
– Зачем вы мне это даете? – спросила Алиса.
Та только улыбнулась в ответ. Но Алиса не отставала, пока одна из прихожанок не взяла ее за руку:
– Бесполезно ее спрашивать, она глухонемая.
Тогда Алиса жестом поблагодарила монашку, даже не пытаясь вникнуть, зачем та переписала слова из Евангелия.
В следующий раз монахиня снова сунула ей листок, который она приняла уже с благодарностью.
Блаженны вы, когда вас ненавидят
и вас преследуют.
И не найдут места там,
где вас преследовали.
Алиса заставила себя улыбнуться. Уж не решила ли сестра преподнести ей Евангелие по частям?
Записки посыпались одна за другой в каждое посещение храма, и Алиса про себя уже прозвала монашку «сестра ИКЕА». Наверное, бедняжка была наивной простушкой.
Пока что большим разочарованием для Алисы стал слабый прирост числа прихожан. Раньше их было двенадцать, а теперь всего двадцать один. Если бы ей надо было отстаивать столь скромный результат перед советом директоров, она бы гордилась мощным приростом участников в семьдесят пять процентов. Но здесь Алиса действовала в одиночку, и возникало чувство, что тратит энергию она попусту. Новые прихожане на самом деле были старые, которые потеряли связь с церковью, а теперь вернулись благодаря позитивной информации. Это убедило Алису, что тактика выбрана правильно, и укрепило доверие Жереми. Но триста семьдесят девять мест в церкви так и оставались пустыми.
Это выбило бы из колеи самого самонадеянного маркетолога, но Алиса помнила прекрасный анекдот про фирму «Nike». Та, еще в прошлом веке, поручила двум своим практикантам изъездить Африку вдоль и поперек и оценить возможности рынка обуви. Первый представил очень краткий отчет: «Они тут все ходят босиком. Оставьте эту затею: никакого рынка обуви нет». А заключение второго было еще короче: «Они тут все ходят босиком. Рынок обуви просто гигантский!»
Алиса своего последнего слова пока не сказала. У нее на руках была еще одна карта, и она пустила ее в дело через две недели общения с Жереми. Эта козырная карта имела кроткое имя: ИСПОВЕДЬ.
Сегодня этот религиозный акт, в ходе которого кающийся грешник приходит, чтобы признать свои грехи и получить отпущение, кажется полным анахронизмом. Им, похоже, пользуются только немногие суеверные, у которых есть потребность обнулить счетчик, перед тем как сесть в самолет или отдать богу душу. Но у Алисы был на это совсем другой взгляд. Хотя у нее самой вызывал аллергию один вид деревянной исповедальни в соборе Нотр-Дам, этой мрачной, наводящей тоску кабины, она предчувствовала, что именно исповедь могла бы помочь вернуть в храм многих верующих.
Но вот уже с начала века реалити-шоу взяли на вооружение жанр исповеди, люди вошли во вкус, разливаясь на все голоса во всевозможных признаниях и интимных откровениях. Теперь можно увидеть и звезд, и политиков, бесстыдно признающихся с телеэкрана в собственных слабостях. Они исповедуются в супружеских изменах, в пристрастии к алкоголю или склонности к сексуальным извращениям. Под любым предлогом они готовы выставить на всеобщее обозрение свои причуды. Люди просто обожают исповеди, и Алиса отчетливо увидела в этом хороший маркетинговый рычаг. Конечно, надо было перенести действо в церковь, чтобы сделать его привлекательным. Но вот тут пока не удалось найти чудодейственного средства.
