Следующий вопрос, которого все, очевидно, ожидали, прозвучал, как удар плетью:
– В таком случае разве ваша премия в два миллиона евро не ставит эту цель под удар?
На патрона в упор смотрели глаза пятисот сотрудников. Алиса отстраненно наблюдала за этой сценой. Демотивация сделала ее безразличной. Она больше не чувствовала себя причастной к коллективу.
– Таково решение совета администрации, а здесь он главный.
Алиса вздохнула. Ответ был столь же скучен, как и вопрос. Ситуация, сама по себе достаточно красноречивая, не располагала ни к дебатам, ни к замечаниям.
Она принялась думать о Жереми, о своих советах, переменах в жизни прихожан и достигнутых успехах. Конечно, пари она не выиграла, до сотни прихожан на воскресной мессе было еще далеко. Зато много народу приходило к исповеди.
Важно, что Жереми расправил плечи, расцвел, выполняя свою миссию, а ведь именно это было ее целью. Ей чрезвычайно понравилось направлять свою энергию и изобретательность на службу делу, совершенно ей чуждому. Ведь она, атеистка, с детства была пропитана духом антиклерикализма. Она подумала об Иисусе и его обезоруживающих речах, которые, однако, при его жизни достигли цели, и люди за ним пошли.
– А что, если он был самозванцем? – как-то спросила она Жереми. – Ведь в то время их было пруд пруди, и все норовили выдать себя за мессию, которого ждут евреи…
Он не обиделся, а рассмеялся:
– Грядущий мессия должен обладать чертами воина. Время тогда было жестокое, и сила ценилась высоко. А тут появляется Иисус и говорит людям: «Любите друг друга». Сегодня эти слова могу показаться тебе банальными, но перенеси их в ту эпоху – и увидишь, насколько они выбивались из контекста, были революционными. Они противоречили всему, что тогда хотели услышать. Говоря такое, Иисус сильно рисковал: Его могли скорее прогнать, чем полюбить.
Если Он не был самозванцем, рассуждала Алиса, значит был мудрецом, харизматичным мыслителем. Но может ли мудрец давать такие ошеломляющие наставления: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»?
В зале вокруг Алисы нарастало напряжение, профсоюзный делегат нервничал, люди шумели. Чувствовалось, что к сцене вот-вот покатится волна злобы.
…Обрати к нему и другую… Как Иисус мог привлечь столько народу такими речами?
В адрес гендиректора уже полетели ругательства. Долго сдерживаемый гнев начинал прорываться наружу. Ситуация грозила войти в штопор…
И вдруг Алиса ощутила нечто странное. Словно какая-то мысль рвалась наружу, минуя голову, прямо из глубины души.
Какая-то внутренняя сила толкала ее поступить так, как требовало абсурдное наставление.
И чем ближе был момент эмоционального взрыва, тем сильнее она ощущала потребность действовать.
Это становилось невыносимым.
И тогда, несмотря на страх, который всегда сковывал ее, когда приходилось говорить перед публикой, Алиса встала и подняла руку в шуме неразберихи:
– Разрешите, пожалуйста!
В результате ее заметили. Как ни странно, все затихли, когда она обратилась к генеральному директору:
– В прессе мы прочли: вы подтверждаете, что действительно заслужили премию. Поскольку вы так говорите, значит так оно и есть.
Алиса заметила, как к ней обратились сотни осуждающих взглядов.
– Раз эта премия заслуженна, мы все должны урезать доходы, чтобы вы могли себе ее позволить.
По залу прокатился гул протеста и неприязни. Алиса физически ощутила груз непонимания и упреков в предательстве. Взгляд ее встретился с гневным взором профсоюзного деятеля.
Директор неподвижно застыл на сцене.
В наступившей тревожной тишине она продолжила:
– Я официально прошу вас уменьшить мне зарплату, чтобы приумножить вашу.
Все оцепенели от изумления.
Гендиректор раздраженно скривился и пожал плечами.
Алиса покинула свое место и пошла по центральному проходу к сцене. Со всех сторон на нее смотрели враждебные лица. На них было написано отвращение. За ней катилась волна неодобрительного шума.
– Вы ее заслужили! – крикнула она начальнику, нащупав в себе искреннюю интонацию.
Он сделал шаг, чтобы уйти.
– Подождите!
Казалось, он на секунду заколебался. И она этим воспользовалась.
– Не убегайте же!
Теперь он уже не мог уйти, чтобы не прослыть трусом.
Он остановился и повернулся к Алисе, а та уже подходила к ступенькам. Наконец она поднялась на сцену.
Ослепленная прожекторами, она сделала несколько шагов к директору, раскрыла сумку и стала в ней рыться. Поль всегда подтрунивал, когда она не могла что-то отыскать в собственной сумке.
В зале наступило пугающее молчание, на нее смотрели пятьсот человек. Она чувствовала их осуждение, их презрение…
Эти проклятые лампы только слепили глаза, а вот донышко сумки осветить не могли.
Наконец она нашла бумажник и в спешке открыла. Нашарив банкноту в пятьдесят евро, она протянула начальнику:
– Вот, примите мой взнос на оплату ваших заслуг.
Тот явно был потрясен: он попятился, лишенный пути к отступлению, почти парализованный таким оборотом дела.
Тогда Алиса повернулась к залу и крикнула:
– Призываю всех последовать моему примеру! Подходите!
Наступила звенящая от напряжения тишина, словно каждому требовалось время, чтобы выйти из ступора и осмыслить, что произошло. Потом Алиса почувствовала, как атмосфера поменялась. Ветер подул в другую сторону.
Несколько мгновений спустя сцену уже штурмовали сотрудники, которые размахивали банкнотами и банковскими чеками перед лицом красного от стыда генерального директора. Люди все шли и шли, вскоре сцена почернела от их наплыва. Толпа окружила гендиректора, ошалевшего от криков, вспотевшего под жарким светом прожекторов. Отбиться от всеобщего порыва обостренной щедрости он был неспособен.
Службе безопасности потребовалось больше часа, чтобы выудить патрона из толпы и эвакуировать из зала.
На следующее утро было опубликовано официальное сообщение дирекции компании. Генеральный директор от премии отказался, зарплата сотрудникам будет повышена на пять процентов.
12
Теперь в бюро Алису встречали как героиню.
С утра до вечера она принимала выражения симпатии, комплименты, приглашения и благодарности, которые ей присылали по электронной почте, на мобильный или же говорили при встрече в коридоре.
Одни коллеги старались объяснить ее поступок, другие комментировали, ссылаясь на модные психологические или философские течения, обращаясь к философам, которых она не читала.
