* * *
В понедельник Алиса заехала домой в разгар дня, чтобы забрать забытые документы. Открыв дверь квартиры, она почувствовала запах разогретого утюга.
– Вы уже здесь, Розетта? – крикнула она.
– Я пришла пораньше, – ответила та из спальни.
Алиса уложила документы, открыла стенной шкаф и достала большой пакет в новогодней бумаге, оставшейся от старого рулона, купленного для упаковки детских подарков.
Она зашла в спальню и протянула сверток домработнице:
– Держите, Розетта, я на выходные ездила в Бургундию и привезла вам вот это.
Розетта удивилась:
– Это мне? Как мило…
Алиса улыбнулась.
Розетта взяла пакет и чуть не уронила.
– Да он тяжелый!
Она положила пакет на гладильный столик рядом с утюгом, из которого тоненькой струйкой шел пар, и попыталась надрезать скотч ногтем указательного пальца. Но у нее ничего не вышло, тогда она порвала бумагу.
– Ой!
Алиса улыбнулась:
– Я думаю, вам это понравится.
Розетта покраснела, как новорожденный, которого опустили зимой в холодную воду крестильной купели.
– Большое спасибо, – пробормотала она, не сводя глаз с объемистого пакета стирального порошка.
* * *
Спустя час Алиса вернулась в офис на пятьдесят третьем этаже башни Монпарнас. Удобно устроившись в крутящемся кресле у окна, за которым простирался Париж, и глядя в необъятное небо, она обдумывала эксперимент в «Hermès» и разговор с отцом.
Допустим, она существует независимо от профессии, облика, интеллекта и чужой оценки. Это можно понять и принять, это вполне очевидно. Но почему тогда она так тщательно заботится о своем имидже? Отчего чувствует себя словно меньше ростом рядом с более красивой женщиной, с блестящей коллегой или более ухоженной подругой?
Почему, встречая вышестоящее лицо, она стремится показать, что у нее престижная должность консультанта? Если истинное достоинство от этого не зависит, отчего возникает потребность в таком притворстве?
В «Hermès» она сознательно наступила на свою гордость и самолюбие, позволив продавщицам не замечать и даже унижать себя. Странно, это привело к невиданному озарению и радости. Значит, за пределами нашего представления о себе и нашего образа в чужих глазах есть другая жизнь.
Глядя в синее небо, Алиса глубоко вздохнула. Все это было так туманно и таинственно. Она чувствовала, что прикоснулась к самому важному, но идет наугад по неизведанной земле.
И вдруг в голове у нее сверкнула неожиданная мысль. Тоби Коллинз, ее друг, может внести ясность. Несомненно.
Она взяла телефон, набрала номер мобильника Тоби и еле дождалась конца гудков. За окном подрагивал трос, которым крепилась люлька мойщика стекол. Должно быть, тот висел несколькими этажами ниже.
– Тоби?
– Да.
– Тоби, это Алиса, из Парижа. Как дела?
– Алиса! Господи, как я рад!
Услышав теплый баритон друга, Алиса невольно улыбнулась. Выслушав все новости, она поделилась с ним заветными мыслями.
– Это эго, – сказал Тоби. – Ты заинтересовалась эго.
– Эго?
– Да.
– Понятия не имею, что это такое. Я пользовалась этим словом в разговоре, как все, не понимая, что за ним кроется.
– Все просто: на самом деле никто не знает, кто он такой, ведь наша сущность слишком абстрактна. Поэтому мы склонны приравнивать нашу суть к вполне осязаемым вещам: внешности, личным качествам, уму, профессии или даже к выбранным ролям.
– К ролям?
– Ну да: мы способны безотчетно выбрать себе роль и потихоньку с ней срастаться. Например, с ролью невозмутимого человека, активной дамы, нелюбимого интроверта, мускулистого мачо, нежной и деликатной особы и так далее. Существует великое множество вариантов.
– Это опасно?
– Само по себе безопасно, хотя ограничивает нас: мы замыкаемся в рамках ремесла, красивой внешности, интеллекта или взятой роли. Поскольку мы склонны отождествлять себя с этими атрибутами, какая-то часть личности ощущает шаткость такой позиции – и зарождается страх: а что, если мы не те, за кого себя выдаем? Вдруг мы недостаточно красивы, не слишком умны, талантливы или компетентны, вдруг мы мало подходим для профессии или роли, которую себе избрали?
– Понимаю.
– И мы принимаем на веру, что нас станут оценивать по этим качествам, не подозревая, насколько они далеки от нашей сущности или, во всяком случае, вторичны. А поскольку мое истинное «я» определить крайне трудно, я все больше цепляюсь за элементы, которые якобы определяют меня, являются мною, и стремлюсь защитить их от любых угроз. Малейшую критику моей внешности, идей или компетентности я расцениваю как нападки на мою сущность, словно самооценка ставится под вопрос. Тогда я чувствую себя задетым за живое, отстраняюсь и прячусь в панцире иллюзорного «я» либо отрицаю замечания, могу даже пойти в контратаку.
– Вот оно что, а я и правда не отдавала себе в этом отчета.
– Вот так.
Алисе показалось, что в голосе Тоби промелькнуло раздражение. Может, он сейчас занят, а она ему надоедает? Ну, еще пара минут – и она отстанет.
– А как это связано с эго?
Он помолчал.
– «Эго» обычно называют представление о себе самом, ту ментальную конструкцию, которую человек выстраивает вокруг своих идей. Эго – это ложная личность, она выступает как экран, скрывающий нашу подлинную природу. Но все же мы срастаемся с ним и стремимся отстоять любой ценой. Представь, будто какая-то часть нашей личности возобладала, стала действовать, смотреть, слушать вместо нас, а главное – занимать все больше и больше места внутри.
– А как… выйти из этой ситуации?
На том конце провода снова наступила тишина. Когда Тоби снова заговорил, Алиса услышала в его голосе откровенно холодные нотки.
– Скажи, Алиса, все эти вопросы… ты задаешь другу или консультанту?
– А разве это не одно и то же?
– Нет, Алиса, не одно и то же.
– Ну хорошо… А в чем разница?
Короткое молчание.
– Разница в пятьсот долларов, моя дорогая.
Алису словно остановили на всем скаку. Она забормотала что-то невнятное, потом разговор сам собой прекратился, она разочарованно отсоединилась. На сердце было тяжело.
За окном мойщик стекол, веселый сенегалец, скорчил печальную мину, делая вид, что вот-вот сам расплачется, а потом уж начнет жалеть ее.
Она заставила себя улыбнуться в ответ. Интересно, он и вправду был симпатичным и забавным или сжился с ролью симпатичного и забавного мойщика стекол?
