За окном кабинета облака начали понемногу рассеиваться.
Сначала Алиса открыла близость наставлений Иисуса и Лао-цзы, а теперь обнаружила, что те напоминают изречения мудрецов Древней Греции, живших за много веков до Христа.
Похоже, все сходилось в одной точке…
Вероятно, существует вселенская истина, универсальная мудрость, говорящая об освобождении от эго, которая прошла сквозь века и разнеслась по всем континентам, а до человека так и не дошла. Люди словно неосознанно пропускали эти послания, избегая всего, что затрагивало их эго…
И все же Алиса поняла важную вещь о себе самой: наверно, именно эго порождает большую часть личных проблем и ежедневных терзаний.
Этой мудрости она не находила в христианстве, несмотря на то что начала расшифровывать послания Иисуса. Конечно, она не принялась ходить к мессе, как несколько месяцев назад! Она пока не чувствовала себя знатоком в этом вопросе. Но когда она думала о друзьях-католиках, ей казалось, что духовность одних сводилась к соблюдению мелких запретов: к примеру, не есть мяса в Страстную пятницу. А вот для тех, кто ревностно соблюдал обряды, было предусмотрено множество запрещений: не заниматься любовью до свадьбы, не предаваться греху чревоугодия, лени, алчности или гневу… В результате они чувствовали себя виноватыми почти во всем!
Алиса не видела в их практиках ничего, что вело бы к освобождению от эго. Больше всего это смахивало на моральный кодекс. Ей было трудно понять, каким образом такое поведение духовно возвышает человека.
Сейчас она предчувствовала, что с избавлением от эго познает что-то иное, несравненно более полезное с духовной точки зрения, будто перед ней откроется дверь в другой мир, к которому она еще только прикоснулась.
Ей очень хотелось пойти дальше в этом направлении, но как? Она уже вышла за пределы того плана, который себе наметила: претворить в жизнь слова Иисуса и испытать заповеди на себе. Пока что это удавалось. Но как быть с наставлением «Блаженны нищие духом» или со строгим воздержанием? Попробуй притвориться дурачком на месяц – потеряешь работу. Попробуй на пару месяцев объявить воздержание – нарвешься на развод.
Нищие духом… Алиса вспомнила, что у Лао-цзы было похожее выражение: простые духом. Теперь она могла прояснить найденные параллели, хотя неудачный диалог с даосским монахом все еще сдерживал ее пыл. Может, попробовать снова? А что, если эта древняя философия таит в себе ключ к пониманию слов Христа?
– Слушай, у тебя случайно нет знакомых даосов?
Рашид поднял глаза:
– Никогда не встречал.
– А знаешь кого-нибудь, кто с ними общается?
Он удивленно поднял брови:
– Э-э… Нет, не припомню…
– А кого-нибудь, кто знаком с теми, кто с ними общается? – улыбнулась она.
– Нет. Приходит на ум разве что Рафаэль Дюверне, специалист по восточным религиям.
– Рафаэль Дюверне? А разве он не умер?
Рашид прыснул со смеху:
– В некотором смысле умер! Но еще пребывает в этом мире. Я подключил его к одной затее с конференцией, как раз перед скандалом. Если тебе нужно, у меня есть его координаты.
Несколько лет назад Дюверне оказался в эпицентре постыдной истории. В то время он находился на вершине славы, был любимцем прессы, его книги о духовности расходились миллионными тиражами. Жена ученого, очевидно выведенная из себя его изменами направо и налево, призналась: Рафаэль Дюверне, которого почитали как мистика, на самом деле был самовлюбленным невротиком. Он тиранил родных, был готов убить и отца, и мать ради приглашения на телеканал. И вишенка на торте: он пользовался трудом литературных рабов, чтобы выпускать по две книги в год и наводнить рынок работами по восточной мудрости.
– К тому же он живет недалеко от тебя, – прибавил Рашид.
– Возле Бастилии?
– Нет, в Бургундии.
– Шутишь!
– Ничуть. Господин Дюверне живет в собственном замке. Жизнью аскета.
В следующий выходной Алиса уже переходила подъемный мост величественного средневекового замка, стоявшего в парке среди столетних деревьев неподалеку от деревни Маконнэ, что в двадцати километрах от Клюни. Пройдя под портиком, она очутилась в саду, огороженном полукруглой крепостной стеной. Вокруг партеров с приподнятым газоном возвышались бордюры плохо стриженного самшита, – видимо, изначально сад был во французском стиле. Она подошла к массивной, подбитой гвоздями дубовой двери, которая, наверное, была главным входом. Не найдя звонка, она взяла тяжелый чугунный молоток и трижды ударила в дверь.
Сейчас появится рыцарь в латах… Но врата открыла женщина с усталым лицом и печальными глазами. Служанка? Кто-то из семьи?
– Входите, он в замковых погребах, – прошептала она, когда Алиса представилась. – Это вон там.
Она указала на мрачную лестницу, уводящую в недра замка.
– Я предпочла бы дождаться его здесь. Не могли бы вы предупредить…
Женщина взглянула на худого человека с изможденным лицом, которого Алиса сначала не заметила в полумраке. Тот молча пожал плечами, смотря мутными, остекленевшими глазами.
– Разумеется, он не так скоро поднимется, – со вздохом сказала женщина. – Будет лучше, если вы спуститесь к нему.
Алисе вовсе не хотелось туда идти.
Она колебалась, а хозяева замка искоса на нее поглядывали. У них были серые лица и глубоко запавшие глаза.
И она начала медленно сходить по полустертым каменным ступеням. Чем ниже она спускалась, тем сырее становился воздух. Внизу оказалась длинная сводчатая галерея, облицованная серым камнем и слабо освещенная светильниками, похожими на старые каретные фонари из позеленевшей меди. Галерея выводила в огромный грот, тоже сводчатый, который озаряли солидные кованые бра, чей мягкий, рассеянный свет создавал теплую атмосферу, несмотря на земляной пол и каменные стены. Большие бочки с вином стояли ровными рядами. В глубине прямо на полу лежал огромный персидский ковер, а на нем высился дубовый виноградарский стол в окружении совершенно неожиданных в погребе кресел эпохи Людовика Тринадцатого, обитых красным бархатом. По столу было разбросано штук тридцать бокалов.
Сидевший в кресле знаменитый Рафаэль Дюверне окинул Алису мрачным взглядом. В руке он держал бокал с красным вином. Волосы у него были всклокочены, неухоженная седая борода топорщилась во все стороны.
Было странно увидеть его вживую после десятков раз на телеэкране несколько лет назад. Красное, отекшее лицо избороздили глубокие морщины, взгляд был тяжелым, но за этой суровостью, почти грубостью угадывалась тоска.
Алиса кашлянула и с приветливой улыбкой подошла к столу:
– Я Али…
– А я Раф, – проворчал он в бороду, отводя взгляд.
Алиса старалась улыбаться.
