Алиса несколько мгновений размышляла, тем временем Дюверне осушил бокал до дна.
– Значит, то, что христиане называют отречением от греха или искушения, напоминает освобождение от желаний в восточной духовности?
– Можно так сказать, но христиане переживают его иначе.
Алиса подумала, что между сиюминутным переживанием и намерением, коренящемся в какой-то первичной идее, может быть огромная разница.
– А «небо»? В «Дао дэ цзин» Лао-цзы часто пользуется этим словом.
– В восточных учениях «небо» означает неосязаемую, неощутимую реальность. Это другой мир, куда мы переходим благодаря личному развитию, пробуждению, как говорят индусы. Для этого понятия французы неудачно выбрали термин «небо», поскольку в нашем языке он обозначает место физическое: услыхав это слово, все представляют синее небо, пространство. Англичане небосвод называют sky, а мир неощутимой реальности – heaven. У них не возникает двусмысленности, а у нас использование одного термина для разных понятий приводит к путанице.
– Но в таком случае, когда Иисус говорит богатому юноше, что если тот последует Его совету, то обретет сокровище на небесах, это необязательно метафора загробной жизни, рая, куда попадают после смерти? И знаменитое «Царствие Небесное», обещанное Иисусом, может быть, наступит еще до кончины? Возможно, оно и есть та самая иная реальность, о которой говорит Лао-цзы?
– Перестаньте сопоставлять христианство с даосизмом, они несравнимы!
Дюверне начинал нервничать не на шутку. Ладно, сменим тему.
– Скажите, а что имеет в виду Лао-цзы, когда говорит: «Тот, кто умирает, не прекращая жить, достигает бессмертия»?
Дюверне шумно вздохнул:
– Вы сказали, что скоро закончите с вопросами…
– Я почти…
– Как это понять?
– Это мой последний вопрос.
– Отлично! – проворчал он, собираясь с духом. – В большинстве восточных духовных учений задача человека состоит в том, чтобы утратить себя прежнего, чтобы возродиться в новом облике.
– Это еще зачем?
– Например, в ведическом учении только после смерти…
– В каком учении?
– В ведическом. Веды – это собрание священных индийских текстов, они лежат в основе древнего индуизма. Как я говорил, в этой традиции жизнь считалась возможной только после смерти. Пробуждение – это не эволюция, не прогресс, это настоящий качок маятника, прорыв, когда меняется сама ваша природа. Вы пребываете здесь, в земной жизни, вы раб своих страстей, эго и всех проблем, которые оно породило. И вот вам удается прорваться в иную жизненную реальность, свободную от эго, желаний, и познать полноту бытия. Словно вы умерли на одном уровне и воскресли на другом.
– Но это гениально! Наконец-то я понимаю слова Иисуса: Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее.
Дюверне досадливо отмахнулся:
– Хватит сравнивать христианство с восточными учениями! У них нет ничего общего!
– Да почему же нет?
– Потому что в большинстве восточных учений нет дуализма, а христианство дуалистично.
– Для меня это китайская грамота. Выражайтесь, пожалуйста, яснее.
– Слишком поздно: вы уже задали последний вопрос.
– Так это не вопрос, а просьба.
– Это одно и то же.
Алиса скорчила гримаску:
– Ну, тогда, скажем так… это приказ.
– Да вы с ума сошли!
– Но вам же это нравится.
Он вздохнул и покачал головой, но она заметила, как по его лицу пробежала легкая улыбка.
– Когда мы смотрим на окружающий мир, то видим совершенно разные вещи.
– Конечно.
– Так вот, согласно восточным учениям, за этим видимым различием кроется глубинное единство – просто оно являет себя в формах, которые только кажутся разными. Однако, чтобы воплотить свою истинную природу, надо постигнуть и ощутить эту скрытую целостность, нужно понять, что человек – единое целое со всем миром.
– Со всем миром? А что такое весь мир?
– Все живые существа, населяющие вселенную.
– Это для меня всегда было непонятно. Я – это я, вы – это вы, мы ведь абсолютно разные, верно?
– Мы различные с виду, на определенном уровне реальности. Тем не менее нас что-то связывает, хотя мне и не нравится единение с дерзкой девчонкой, которая мне докучает.
– Так и мне не по душе связь со сварливым стариком, который смакует собственную горечь, хотя мог бы поделиться тем, что у него есть ценного.
Вместо ответа он налил себе игристого вина, не предложив Алисе, и долго хранил молчание. Та уже решила, что он больше ничего не скажет, и собралась откланяться, когда он снова заговорил, уже более спокойно:
– Видите ли, в чем дело… то, что нас сейчас разъединяет, на самом деле разделяет наши эго, то есть каждый из нас ощущает себя автономной личностью. И мы не понимаем, что независимость от других – это иллюзия, возникающая на определенном уровне сознания. Но стоит только изменить ракурс – и нам может открыться вход в иную реальность, тогда мы будем воспринимать все совсем по-другому…
Он на несколько секунд замолчал, смакуя вино. Потом продолжил:
– Чтобы пояснить этот феномен, буддисты и индуисты пользуются одной метафорой: волна и океан. Если бы у волны был мозг, она могла бы ощущать себя единственной, независимой и отчасти была бы права: возьмите фотографию океана крупным планом и выберите любую. Вглядитесь хорошенько: из миллионов волн второй такой не будет, у всякой свой размер, форма, высота, рябь на поверхности… Каждая абсолютно уникальна. Тем не менее она неотделима от океана, она составляет его, а он – ее. В определенном смысле она – это и есть океан.
Алиса не сводила с него глаз.
Дюверне задумчиво произнес:
– Если я – волна, то для меня и приятно, и почетно ощущать себя единственной в своем роде, независимой от всех, можно гордиться, что я такая красивая… И если я перестану цепляться за мою личность волны, позволю ей исчезнуть, разрешу умереть, тогда постепенно, не спеша начну ощущать себя океаном. И вот я уже полностью им становлюсь, и… О-го-го!.. Быть океаном – это здорово!
Он умолк, а слова, казалось, все еще звучали в пространстве.
Алиса вдохновилась. В глубине души она начинала понимать важность мыслей старика.
– Но… – сказала она, – если вернуться к человеку…
Он немного помолчал, набрал воздуха и медленно произнес низким голосом:
– В восточных духовных учениях человек, отказавшись от своей самости, осознает, что он Бог.
Вибрации его голоса повисли в воздухе.
