Над крышами высоко в небе тихо гасли звезды, а вместе с ними тонкий, словно заточенный, серп, месяц. Внизу, в конце сонного переулка, из открытого окна булочника уже плыл запах свежего хлеба.
Алиса свернула налево, на улицу Мерсьер, потом направо, на улицу Барр, и вошла в церковный двор. Напротив приоткрытой двери дома священника виднелась машина с выключенными фарами.
Неподалеку, скрестив руки, стояли два священнослужителя, один в черном одеянии, другой в лиловом. Несомненно, это были сопровождающие отца Жереми в аэропорт. Она с удовольствием прошла мимо них.
Шаги гулко отдавались на старых плитках двора. Тот, кто был в черном, указал на нее другому легким кивком, и лиловый смерил ее долгим, полным неприязни взглядом.
Она на ходу коротко их приветствовала, но те не ответили. Алиса дошла до ворот и увидела Жереми…
Он спускался по ступенькам крыльца на другой стороне двора, в своей неизменной черной сутане, в руке у него был маленький чемоданчик, наполовину покрытый цветными наклейками. Она сразу узнала чемоданчик, сердце у нее сжалось: тот был в руках у Жереми, когда они всем классом ездили в Италию.
Он увидел ее и с улыбкой пошел навстречу.
– Ты пришла, – сказал он.
Она качнула головой, но сказать ничего не смогла: сдавило горло.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Потом она подошла совсем близко и поцеловала его в щеку.
– Береги себя, – прошептала она.
Жереми кивнул, ободряюще улыбнулся и направился к ожидавшему его автомобилю епископства.
– Ой, чуть не забыла, – сказала Алиса.
Он обернулся.
– Вчера вечером я встретила мадам де Сирдего. Она знала, что на рассвете ты уезжаешь, и сказала, что оставит тебе записку в ризнице, от имени одного человека, который не сможет сам проводить тебя. Она не сказала от кого, но просила, чтобы ты обязательно забрал записку перед отъездом.
– В ризнице? Почему именно там?
– Понятия не имею.
– Надо поторопиться, – сказал епископ.
Алиса и Жереми переглянулись.
– Пойдем вместе, – сказал Жереми и повернулся к епископу. – Я сейчас вернусь.
Алиса быстрым шагом поспешила за ним по дорожке, огибающей церковь. Через узкую дверцу между контрфорсами они вошли прямо в ризницу. Дверь недовольно скрипнула. В ризнице было темно и пахло ладаном. Жереми зажег маленькое опаловое бра. Конверт лежал на дарохранительнице. Он его открыл и вынул кусочек бумаги, на котором красивым почерком было написано всего одно слово: «СПАСИБО».
Ни подписи, ни имени отправителя.
И вдруг Алиса вздрогнула: в церкви раздались звуки органа.
Жереми открыл дверь, на уровне клироса отделявшую ризницу от остального пространства храма. Все светильники горели. Они вошли в неф.
Паства была в сборе, прихожане дружно встали, увидев их. Весь неф был набит битком.
Музыка Баха наполняла церковь мощным звучанием хорала «Иисус, моя радость».
Тут были и Этьен, и Виктор, и все верующие, что приходили к мессе и на исповедь. Пустовало только одно место. Не заметить его в первом ряду у главного прохода было невозможно. Занять его никто не решился.
Алиса немного отступила, чтобы дать Жереми проститься с паствой, но тот взял ее за руку, и они вместе шагнули вперед.
Люди тоже ринулись им навстречу, окружили их, жали руки, даже целовали. Отовсюду слышались слова благодарности и ободрения, уверения в дружбе, обещания не терять связи и обязательно общаться любыми способами.
Один из прихожан распахнул центральную дверь прямо перед недовольными физиономиями викария и епископа, оба инстинктивно отступили в полумрак улицы.
Дойдя до конца главного прохода, Жереми увидел мадам де Сирдего, сидевшую в последнем ряду. Скромно одетую, без макияжа и украшений, даже без золотого креста с рубином, он не сразу ее узнал. Сквозь слезы в глубине глаз светился какой-то новый огонь.
И он впервые увидел, как она красива.
А снаружи уже заблестели первые лучи рассвета.
Они миновали дверь, Жереми обернулся к собравшимся прихожанам, посмотрел на них в последний раз и тихо, так что Алиса с трудом расслышала, прошептал слова Иисуса:
– Вы свет мира.
