Когда в доме стало совсем темно, Варя все же произнесла нехотя:
– У тебя телефон все время звонит, слышишь? Пора идти… Да и Сашка твой должен скоро вернуться, наверное.
– Погоди… Погоди, Варь. Мы же еще не решили ничего.
– А что мы должны решить, Антон?
– А ты сама не понимаешь? Мы должны быть вместе, навсегда вместе. Нам придется менять свою жизнь, это неизбежно, и не уговаривай себя, пожалуйста, по-другому все равно уже не получится. Давай обойдемся без лишнего надрыва и лишних рефлексий, ладно? Давай будем руководствоваться одной здравой мыслью – мы должны быть вместе. Потому что иначе не получится. Хоть разрывайся, а не получится.
– Антон, у тебя трое детей…
– Варь! Я все про себя знаю, не надо. Я все решу, все устрою. Потому что я знаю – никаких компромиссов уже не получится. То, что на нас свалилось, компромиссов не знает. Это… Это, наверное, больше, чем любовь. Это… Я не знаю… Власть какая-то… Это сильнее меня… И это сильнее тебя тоже, Варь. Так что надо решать…
– Антон… Давай не сейчас. Я… Я не готова пока. Сил никаких не осталось. И меня дома, наверное, потеряли… Иван забеспокоится, искать станет. А вдруг кто-то видел, что я в этот дом зашла?
– Хорошо, давай завтра… Ты сможешь прийти сюда завтра утром?
– Утром не могу. У меня уроки. Может, после обеда…
– Хорошо. Я буду ждать тебя здесь после двух.
– А Сашка не проболтается?
– Варь… Ты не о том сейчас думаешь…
– Да я вообще ни о чем думать не могу, если честно. А еще я боюсь, что надо будет сейчас от тебя оторваться… Господи, Антон, да за что нам все это наказание, а?
– Это не наказание, это счастье, Варь.
– Но ведь и горе тоже…
– Но счастья без горя не бывает. Это одно из двух – или в пропасть летишь – счастливый, или на краю обрыва остаешься – несчастный. Другого просто не дано в нашем с тобой состоянии… Да и не можем мы остаться на краю обрыва. Мы уже летим. Разве ты этого еще не поняла?
– Да поняла, поняла…
Антон приподнялся на локте, глянул ей в лицо. Глаза ее сияли в темноте сумасшедшим светом, и даже мелькнула в ее голове испуганная мысль – а вдруг он и впрямь сумасшедший? Но тогда и она тоже – сумасшедшая… Любовь лишила их ума и здравого смысла, любовь потянула их в пропасть…
Лицо Антона приближалось к ней, его горячие руки делали свое дело. И тело послушно идет навстречу его рукам, губы жадно тянутся к губам… И снова тот же самый круговорот сумасшествия, и бешеный стук сердца, и смешанное воедино горячечное дыхание… И – счастье, счастье… Такое счастье – вместе лететь в эту пропасть… Достичь ее дна – и умереть можно…
К своему дому она подошла уже за полночь. Иван стоял у калитки, тревожно вглядываясь в ночь. Увидел ее, бросился навстречу:
– Где ты ходишь, Варь? Почему не позвонила, я чуть с ума не сошел!
– Я телефон дома забыла… А Яся спит?
– Давно спит… А где ты была-то?
– У Нади, у нашей физички. Она болеет, нужно было с детьми помочь.
– Так ты вроде с ней не дружишь…
– Она попросила, я не смогла отказать. Холодно, Иван, пойдем в дом…
Дома он глянул ей в лицо, нахмурился озабоченно:
– Ты не заболела, часом, а? Вон, как вся осунулась…
– Нет, я здорова. Просто устала, хлопот с этой свадьбой много было. Я лягу пойду, ладно? Только душ приму…
– Варь… Мне кажется, у тебя что-то случилось, просто ты мне не говоришь… Ты скажи, Варь. Может, тебя обидел кто? Ты же знаешь, я за тебя любого порву…
– Никого рвать не надо, Вань. Успокойся, все у меня в порядке. Иди спать, завтра вставать рано… Завтра Ясю сам в садик отвезешь, ладно?
– Отвезу… А тебя из школы забрать?
– Нет, не надо. Я еще к Надежде после уроков забегу…
– Так я отвезу!
– Не надо, Вань! Ну сколько можно повторять, а? Все, иди спать… Иди!
Потом, стоя под душем, она ругала себя за этот взрыв недовольства, и ругала Ивана, что пристал, как с ножом к горлу… А потом поняла, что не ругается она вовсе ни на себя, ни на Ивана. Это чувство беспомощности в ней говорит, помноженное на чувство вины. И что она теперь со всем этим будет делать? Как жить? Ждать, когда Антон уедет? А она здесь останется? Нет, нет, только не это… Это будет не жизнь… И какое же счастье, что завтра они снова будут вместе – хоть ненадолго, но вместе… Но ведь это мучение – знать, что ненадолго! И что тогда делать, что?
Конечно, долго это не могло продолжаться по одной простой причине – в деревне ничего долго скрывать нельзя. Их «секрет» и трех дней не продержался. Да уж…
Первой заметила все свекровь Анастасия Митрофановна. Стояла на школьном крыльце, поджидала ее после уроков.
– Что-то случилось, Анастасия Митрофановна? – спросила Варя, увидев ее.
– Да как сказать, милая… В двух словах и не скажешь… – вздохнула женщина, отводя взгляд в сторону. – Идем, что ли, до дому тебя провожу… А то ведь и не застанешь тебя ныне дома-то, все пропадаешь где-то…
Какое-то время шли рядом, молчали. Варя уже догадывалась, о чем будет разговор, но ощущала в себе странную пустоту, будто ей было все равно. Но ведь не было все равно, не было… Наверное, эта пустота была всего лишь защитной реакцией на то, что придется выслушать…
– Ты, Варенька, только скажи… Все, как есть, скажи… Чем мы тебе не угодили-то? Иль все-таки обиду на меня затаила, да? Но я ж вроде повинилась – не в себе я была, когда тебя из дома перед свадьбой выгнала… Неужель так и не забыла?
– Да что вы, Анастасия Митрофановна… Да я даже и не вспоминаю о той обиде… Да и не было ее у меня… – виновато залепетала Варя, не зная, что еще ответить.
– А чего ж тогда ты по свиданкам принялась бегать, а? Это где ж видано, чтобы мужней жене… Как это тебя обнесло-то, доченька? Мне когда сказали, я даже не поверила… Думаю, да чтобы наша Варюха! Да как так-то! Она ж учительница! И чтобы по свиданкам, как последняя, не знаю кто…
– Да при чем здесь учительница, Анастасия Митрофановна… – вяло произнесла Варя, понимая, что убеждать свекровь в своей невиновности бесполезно. Люди в деревне такие любопытные, что и в окно могут подглядеть.
– А при том, Варенька, при том! При том, что ты на виду! И Ванька мой – парень не из последних, тоже, почитай, на виду! Пусть и не большой начальник, а тоже ведь бригадир, людьми командует! И жили вы – всем на зависть… А когда завидуют, пуще глаза глядят, когда споткнетесь… Вот и доглядели за тобой, окаянные! Теперь по всему селу звон пошел, не остановишь… Ну, чего молчишь-то? Сказать нечего, что ли?
– Нечего, Анастасия Митрофановна. Не поверите, но совсем нечего.
– Ах, ты… Окаянная ты душа… Да ты на мужа-то, на Ваньку-то, сыночка моего, посмотри, посмотри! Что ты с ним сделала-то, а? Да на нем ведь лица нет, иссох весь… Ходит, как покалеченный… И недели не прошло со дня вашего праздника, и нате… А какой праздник-то хороший был, а? И Ванька такой счастливый… И вот на тебе, такие новости вдруг свалились… Я вот еще к Инне Борисовне сейчас пойду, глаза ей открою, пусть она своего сыночка пропесочит! Приехал тут, голову тебе заморочил… У самого трое детей да четвертый на подходе, а туда же, чужих жен позорит! Ну куда это годится, а? Да и у самой-то у тебя где голова была, где? Как теперь ото всего отмываться станем?
