– Не надо к Инне Борисовне ходить, Анастасия Митрофановна… – взмолилась Варя. – Прошу вас, не надо…
– А ты не проси, милая, не проси! Я своему сыну мать, я знаю, что делаю! Я и сестре твоей позвоню, у меня ее телефон есть, всенепременно позвоню! Бессовестная ты, вот что я скажу, и даже не спорь со мной, все равно слушать не стану!
– Да я и не спорю. Делайте, что хотите. Теперь уж все равно…
– Это как же так – все равно? Ты что такое удумала, а? Все равно ей, главное дело… А мне вот не все равно! И Ваньке моему не все равно! И доченьке вашей Ясечке не все равно! Ишь, все равно ей, надо же! Да тьфу, разговаривать с тобой не хочу больше…
Анастасия Митрофановна махнула с досадой рукой, свернула в сторону ближайшего перекрестка. Варя постояла немного, глядя в ее сердитую спину, потом быстро пошла на другой конец улицы, к дому, где ждал ее Антон. Думать уже ни о чем не хотелось, да и не могла она думать. Какая-то сила толкала ее в спину, и сопротивляться ей было невозможно…
Возвращаясь домой поздним вечером, она готовилась внутренне к разговору с Иваном. Да, она скажет ему все как есть. Ответит правдой на первый же его вопрос, и пусть он делает с ней, что хочет…
Но разговора не получилось. Иван молчал, вел себя, как обычно. Конечно, скрывалась за этим «как обычно» большая боль, она это видела… Но если ему удобнее молчать, пусть молчит. Хотя лучше бы кричал, оскорблял последними словами… Или побил бы даже… Ведь других неверных жен часто бьют за такие дела. И правильно делают. Да, было бы лучше, если бы побил…
– Инна Борисовна приходила… Тебя ждала. Поговорить хотела, – коротко сообщил Иван, отводя глаза. – Не дождалась, ушла…
– Так я сама к ней схожу… Прямо сейчас… – почти обрадовалась Варя, потому что невозможно было находиться в этом напряжении, молчаливом и тягостном.
Иван глянул на нее странно – она не поняла сначала… Потом сообразила – как она может идти в дом к Инне Борисовне? Там Антон, там Света… И тут же оба они услышали быстрые шаги на крыльце, и нетерпеливый стук в дверь, и голос Инны Борисовны:
– Ваня, Варя… Откройте!
– Иди, открывай… Я наверх пойду, не буду мешать, – повернулся Иван и вышел из кухни.
Инна Борисовна не вошла, а ворвалась в дом, с трудом восстанавливая дыхание. Варя ее никогда раньше такой не видела – волосы растрепаны, глаза испуганные, и лицо будто враз постарело, обозначилось глубокими носогубными складками и нездоровой желтизной на висках.
Инна Борисовна прошла на кухню, почти упала на мягкий диванчик, проговорила сдавленно:
– Варя, неужели это правда? Сама мне скажи! Это ведь не может быть правдой, Варя? Чтобы ты и Антон…
– Это правда, Инна Борисовна. Простите меня, но… Это так получилось, это от нас уже не зависело…
– Ах, вот так, да? То есть само собой все произошло? Без твоего участия? Не виноватая я, он сам пришел? Нет, я своего сына не оправдываю, конечно… Но ты, Варя, ты! Как ты могла, Варя! Я ведь до последней секунды не верила, знаешь… Но если ты сама мне это говоришь… Как ты могла, Варя? Как?
Варя вздохнула горестно и отвернулась к окну, непроизвольно втянув голову в плечи. Ну что, что она могла ответить на законный вопрос Инны Борисовны? Разве можно объяснить – как она могла? Вот так и могла… А Инна Борисовна продолжила в той же горестно-обвинительной тональности:
– Ты ведь все прекрасно знаешь, Варя… Света беременна четвертым ребенком, скоро родит. Да и сама Света… Ты же видела, какая она! Ты хоть представляешь, что с ней будет? Как она все воспримет? Она ж руки на себя наложить может! Для нее Антон – это все… Это ее опора, это смысл ее жизни… Это ее любовь, в конце концов. Как она останется одна – с четырьмя детьми на руках? Как, Варенька?
– Я не знаю, Инна Борисовна. Да, я думала об этом… Но я не знаю. В конце концов, это Антон должен решать… И он решил так, как решил…
– Он мужик, Варя. У него в данный момент все решения только в одном месте сосредоточены. Но ты-то ведь женщина, ты понимать должна! Или тоже разум свой потеряла?
– Да… Выходит, потеряла. Считайте, как хотите. Но только знайте одно – я без Антона тоже… Могу на себя руки наложить. Я не знаю, как это объяснить, но… Как есть, так и есть…
– А я знаю, как объяснить. Это все временное, Варенька, так бывает. Разум вдруг совсем гаснет, одни чувства и эмоции человеком овладевают. Это в народе зовется мороком, дьявольским искушением… И это пройдет, надо только переждать какое-то время. Ну, возьми себя в руки, прошу тебя! Не губи, Варенька… Меня не губи, сына моего не губи… В конце концов, мужа своего не губи… Он ведь так любит тебя… Опомнись, Варенька…
Варя молчала, отвернувшись к окну. Будто не слышала, о чем ей говорит Инна Борисовна. А может, и впрямь не слышала. Глуха была, слепа, неприкаянна.
Инна Борисовна тоже помолчала немного, потом заговорила уже мягче, без прежнего надрыва:
– Наверное, ты думаешь, я тебя не понимаю… Ошибаешься, моя милая, еще как понимаю. Я ведь тоже замуж без любви выходила… И такие же искушения меня поджидали, и я тоже теряла разум… Но я смогла остановиться у последней черты, Варенька. Потому что понимала, что нельзя мне шагнуть за черту… Права у меня нет… Потому что если взяла чужую любовь, использовала ее в тяжелую минуту себе во благо, то всю жизнь и ответственна за нее будешь. Это сама жизнь такой закон придумала, да. И если нарушишь его, наказана будешь. Да, именно так, за все надо платить…
– Чем же можно заплатить за чью-то любовь, Инна Борисовна? – тихо спросила Варя, не поднимая головы.
– Как это – чем? Ответной любовью!
– А если ее не случилось, ответной? Как тогда быть? Ты стараешься, как можешь, а не случилось…
– Варя, Варя… Какая же ты глупая еще, господи… Да ты пойми одно, девочка моя, что нельзя гневить судьбу, она такого вероломства никому не прощает. Она ведь не всякой женщине такое счастье дает – быть любимой… А если дает, то ответа требует. Тебе вот дала… Такое счастье на тебя свалилось, так тебя полюбил Иван – всем сердцем, всей душой, всего себя к твоим ногам бросил! И что теперь – наступишь и растопчешь, да? Такую драгоценность – растопчешь?
Варя коротко и горестно вздохнула, еще сильнее втянула голову в плечи. Что и говорить – Инна Борисовна била по больному месту, тому самому, о котором Варя старалась не думать… Вернее, не могла думать. Чтобы вообще о чем-то думать, нужна трезвая и холодная голова. А когда тебя трясет, как в лихорадке, – ежеминутно, ежесекундно… Ни одна здравая мысль через эту лихорадку не пробивается.
– Ты только подумай, Варенька… – продолжала говорить Инна Борисовна, печально глядя поверх ее головы, – ты только подумай о том, сколько в мире людской ненависти, сколько злобы… Сколько неприятия и зла… И настоящая, искренняя, бескорыстная и безусловная любовь стала такой редкостью, что днем с огнем ее не отыщешь… И все равно все мечтают о ней, все хотят… А на тебя она просто так свалилась, ни за что ни про что! Иван все прошлое от себя оторвал, всего себя к твоим ногам положил! Можно сказать, избранной женщиной тебя сделал! И это вопреки творящимся вокруг ненависти, и злобе, и подлому расчету… Ведь я помню, какая ты сюда приехала, Варенька! Словно крылья тебе подрезали! Ведь так? Ну же, вспомни?
