– Хорошо, – проговорила Варя, и Александра Егоровна от неожиданности чуть не упала с табурета. – Я попробую. Но только роль субретки мне не нужна. Это не мое амплуа. Я хочу играть с Иваном Ивановичем Сосницким в его водевиле «Солейман II, или Две султанши». У него нет никого на роль Роксаны? Так вот, я хочу играть ее.
Александра Егоровна смотрела на дочь – и не верила ни глазам, ни ушам своим.
– С ума ты сошла, Варька, что ли? Ну прямо как с печки упала! Да не возьмет тебя Сосницкий на роль! Ни за что не возьмет!
– Ничего, – отозвалась Варя с той спокойной уверенностью, которой Александра Егоровна прежде в ней не знала. – Возьмет. Вот увидишь.
– Да ты же загубишь его бенефис! – простонала мать почти в отчаянии.
– Не загублю, – покачала головой Варя. – Я знаю, будет так, как мне хочется!
Так-то оно так… но откуда ей, бедняжке, было знать, что захочется вовсе не того, о чем мечталось?!
* * *
Возможности повидаться с крестной Наталье Васильевне пришлось подождать. Уж она так и этак напрашивалась приехать – поблагодарить за приглашение на бал, извиниться за мужа-неотесу, однако Анна Владимировна прихварывала после той несчастной встречи на Неве. Больше в этой хвори было, конечно, притворства, не столь уж эта дама уродилась слабонервной, однако ее обидело, что ни поисков оскорбившего ее человека не было предпринято, ни о наказании Сергею Трубецкому (Анна Владимировна успела узнать его голос) даже речи не шло. А ведь император им весьма недоволен из-за того, что Трубецкой «сделал брюхо» даме, которую обхаживал первый кавалер империи, – Екатерине Мусиной-Пушкиной… Ну и наказал бы! Нет, Трубецкой не пострадал, словно и не натворил разных пакостей.
Это весьма удручало Анну Владимировну, поэтому неведомо, как долго пришлось бы Наталье Васильевне обивать порог своей крестной, когда бы не пришла ей в голову замечательная идея. Она написала графине, что решила пожертвовать крупную сумму на благотворительные цели, но никак не может решить, на что именно отдать деньги. На сирот? На инвалидов? На поправление дел в узилищах и устройство дополнительного питания для несчастных каторжников? Или пожертвовать деньги в Смольный институт?
Вопросы благотворительности весьма волновали Анну Владимировну, которая и сама тратила на эти цели немалые деньги, особенно при жизни императрицы Марии Федоровны, поэтому она не замедлила принять крестницу.
– Конечно, на Смольный! – воскликнула графиня первым делом. – Давно прошли те времена, когда заведение сие не испытывало нужды в средствах. Тогда самые состоятельные господа считали за честь пожертвовать крупную сумму на улучшение обучения девиц, а иногда даже брали их на свое полное содержание.
По губам Натальи Васильевны скользнула понимающая улыбка, однако Анна Владимировна воспротивилась:
– Нет-нет, в иные времена сие значение, о каком ты подумала, сюда не вкладывали, это было просто попечительство без всякой задней мысли! – Тут Анна Владимировна немножко помолчала, потом покачала головой: – Хотя нет, всякое случалось. Скажем, Бецкой Иван Иванович в таких преклонных годах начал вдруг Алымушке, Глафире Алымовой, покровительствовать… Всех пытался уверить, у него-де отеческая любовь, однако же дело совершенно в другом состояло. Себя на смех выставил и ей жизнь едва не испортил.
Наталья Васильевна так и обмерла. Она, конечно, любила сплетни, однако сейчас испугалась, что крестная углубится в повествование о давным-давно минувших днях и поведает ей подробности какой-нибудь такой истории, которая ее нимало не волновала, поскольку в данную минуту ее влекли исключительно события текущих времен. Однако Анна Владимировна вздохнула:
– Во времена матушки Екатерины к святому делу благотворительности было совсем иное отношение, я уж не говорю о милой Марии Федоровне! Да, эти государыни понимали толк в попечительстве о неимущих. О них и память жива. Екатерининский институт, церкви, ведомство учреждений императрицы Марии, ее Воспитательное общество благородных девиц… Ты ведь и сама там обучалась!
Наталья Васильевна, которая и в самом деле прошла обучение в Смольном институте благородных девиц, смиренно кивнула. Училась она в мещанском отделении, да и там прошла не весь курс обучения – отец забрал внезапно заболевшую дочь из последнего класса: врачи-де подозревали чахотку. На самом же деле она была беременна. Дело удалось скрыть, увезя барышню «на воды». С тех пор отец жил одной мечтой: как можно скорее пристроить ее замуж, пока сохранилась еще хотя бы внешность невинной девицы, по повадкам-то она уж давно не была невинной! О ней ползла дурная слава. На счастье, слух о поведении крестницы не дошел до графини Бобринской, не то, конечно, не сидеть бы сейчас Наталье Васильевне в этой гостиной, не слушать ее болтовню:
– К сожалению, ни одно заведение не станет называться по имени нынешней высочайшей благодетельницы… Она, бедняжка, даже понятия ни о чем таком не имеет. Не понимаю, как облеченные властью и саном могут тратить столько времени на балы и танцы, забывая о малых сих! И им покровительствуют те, кто должен бы печься об их нравственности и безупречности! Наверное, грех так говорить, но я просто не могу удержаться. Некие добродетельные дамы жаловались митрополиту Филарету, что ее величество, вместо того чтобы думать о спасении души, только и делает, что танцует и гоняется за развлечениями. Ну что ж, они правы. Но зря надеялись снискать в нем сочувствия, он неизменно возражает: «Возможно, но я думаю, что она, танцуя, попадет в рай, в то время как вы все еще будете стучаться в дверь!» Эти слова ее воодушевили, конечно, вот она и не может уняться. О, конечно, она добра, у нее всегда наготове улыбка и ласковое слово для тех, кто к ней обращается, она раздает свое золото нуждающимся, но среди этих нуждающихся в утешении и заботе она выбирает только самых красивых детей, самых милых стариков и самых хорошеньких, безропотных девушек. И это отношение к миру как к прекрасному, радостному саду поддерживает вся семья! Там уже нет дела до прежних друзей, которые могут быть обижены и больны…
Ага, смекнула Шумилова, под обиженными и больными Анна Владимировна разумеет, конечно же, прежде всего себя. И очень понятно, по какой причине!
– Ах, – проговорила Наталья Васильевна, бывшая в полном восторге от того, что разговор повернулся в нужную ей сторону, – я вас вполне понимаю, ваше сиятельство. Ведь я была на том балу… Однако позвольте мне набраться смелости и вступиться за государыню. Она была страшно возмущена, когда прибыл ваш посланный, потребовала раскрыть виновника, однако господин Скорский что-то шепнул ей на ухо, после чего ее отношение к событию совершенно переменилось.
– Скорский! – нахмурилась Анна Владимировна. – Хотела бы я знать, что он мог сказать…
Наталья Васильевна пожала плечами, не имея ни малейшего намерения проявлять свою осведомленность. Напротив, она прикинулась совершенной простушкой и с наивным видом спросила:
– А что он за человек, этот Скорский? Привлекательный мужчина, ничего не скажешь… в нем есть что-то загадочное.
