Некий купчик, принятый Варей, что называется, «в вилы», отместки ради однажды скупил билеты в первом ряду партера и посадил на эти места нанятых им лысых людей. В зале стоял такой хохот, что представление было сорвано. Варя в слезах убежала со сцены, потому что ни одного ее слова не было слышно: все заглушалось гомерическим хохотом.
И еще пренеприятнейший случай: пятеро офицеров, сидя в первых рядах, демонстративно орали, хохотали, выкрикивали Варе непристойности:
– Юбку задери, задери повыше!
Соседи опасались урезонивать буянов, и продолжалось это безобразие, пока не появился вызванный директором театра плац-адъютант
[32] и не выдворил их.
Но вот что уязвило Варю больше всего: ее многочисленные обожатели, сидевшие в зале, не сделали ничего, чтобы защитить ее, выгнать мерзавцев! Правда, среди оных мерзавцев были представители родовитых фамилий, люди со связями, но все же…
Вдобавок ко всему прошел слух, будто за кулисами после скандальной «Эсмеральды» разразился еще какой-то скандал. Никто ничего толком не знал… Вроде бы Асенкова с кем-то поссорилась, а почему – неизвестно. Вроде бы кто-то кому-то дал пощечину… Пристыдить нескромную актрису взялась Наденька Самойлова и за это была побита…
Словом, темная история. Однако имя Варвары Асенковой обросло новым ворохом несусветных сплетен.
Кое-что, если бы захотели, могли рассказать трое: Варя, Наденька Самойлова и… Раиска. Да-да, та самая Раиска – горничная Варвары Асенковой и бывшая камеристка графини Клейнмихель. Но они молчали, словно воды в рот набрав, и постепенно все расспросы сошли на нет. Просто Раиска теперь стала горничной Наденьки Самойловой, и она, и ее хозяйка проходили мимо Вари, гордо задрав носы, а потом хихикали ей вслед.
* * *
Наверное, каждая женщина обречена хоть однажды в жизни пожалеть о том, что она вышла замуж – и что она вышла замуж именно за этого человека. Ей вдруг начинает казаться, что супруг ее совершенно и безоговорочно ей чужд, души их бродят по разным путям, умы заняты разными устремлениями, сердца бьются розно, даже если тела находятся рядом, в одной постели. А уж если и тела разлучены, то как тут не отдаться невольно сожалениям о том, что любовь миновала, молодость прошла, а дружба и сердечное единение, некогда, казалось, обретенные в союзе с человеком, которому ты в свое время дала вечную клятву верности, сошли на нет, и клятва твоя затоптана в пыль мелкими – да и не слишком мелкими! – неверностями супруга. Достоинство же твое, внешне возвеличенное, беспрестанно оскорбляет и унижает именно он, этот самый близкий и самый дорогой человек.
Приблизительно таким мыслям предавалась императрица Александра Федоровна после достопамятного спектакля «Эсмеральда» в Большом Александринском театре. Странное ощущение опустошенности преследовало ее непрестанно. Ничего подобного не испытывала она с тех самых пор, как перед ней, в ту пору молоденькой прусской принцессой, явился младший брат русского государя Александра, для того чтобы взять ее в жены. Это предложение вызвало превеликое изумление у всех германских князей и герцогов – хотя русские государи с давних пор испытывали слабость к немецким невестам и охотно вступали с ними в брак сами или сватали их за своих сыновей, это правило отчего-то не распространялось на отпрысков королевского дома Пруссии. Однако времена меняются, и вот император Александр посватал для своего младшего брата, царевича Николая, не кого-нибудь, а дочь самого прусского короля. Нарушить многолетнюю традицию решилась королева Луиза, которая много лет была влюблена в Александра и пользовалась его благосклонностью. Разумеется, это была лишь платоническая, невинная любовь, однако она оставила глубокий след в двух сердцах. Именно поэтому после смерти тайно любимой им Луизы Александр издалека поглядывал на ее дочь, а когда она повзрослела, затеял сватовство.
Это было в 1814 году. Звезда русского царя – победителя Наполеона – сверкала на европейском небосклоне так ярко, что, казалось, ничего более яркого и представить себе невозможно. И дело было не только в лаврах полководца. Он очаровал европейскую интеллигенцию не одним своим царственным благородством, но и умением вести беседу, поддержать самый тонкий и изощренно-остроумный разговор. Это был не только государь, но и блестящий мужчина. И ему старались подражать все, кто мог. Брат Константин Павлович доходил в этом подражании до смешного, он стремился копировать каждый жест императора. Но младший брат Николай отнюдь не страдал страстью к подражаниям! Он был совсем иным человеком – самостоятельным, с редкостным чувством собственного достоинства, которое проявлялось с самого юного возраста. Вряд ли это было предчувствие власти, ведь Александр был в полном здравии, за ним по старшинству следовал Константин – и все же Николай был воистину царственен, и это ощущал всякий, даже тот, кто смотрел на него с неприязнью.
Но нет никаких сомнений, что прусская принцесса Шарлотта смотрела на русского принца без всякой неприязни. Николай с молодых лет и на всю жизнь оставался одним из красивейших мужчин своего времени. Конечно, в ту пору, когда он встретился со своей невестой, он еще не отличался той могучей статью, какая у него появилась потом. Он был очень худощав, а оттого казался еще выше ростом. Облик его и черты лица еще не имели той законченной красоты, которая потом заставляла сравнивать его с олимпийцем, Юпитером, персонажем античных камей и богом солнца. Однако черты эти были удивительно правильными, лицо – открытым, с твердо обрисованными бровями, прекрасным профилем, небольшим ртом и точеным волевым подбородком. Это был необыкновенно красивый юноша, высокого роста и прямой, как сосна. Английские леди, налюбовавшиеся им во время его визита в Англию в 1814 году, наперебой утверждали, что со временем Николай будет красивейшим мужчиной в Европе (и эти пророчества сбылись!).
При всем этом осанка и манеры его были свободными, он любил посмеяться – и легко очаровал прусскую королевну.
Шарлотта была счастлива назваться невестой этого красавца и с нетерпением ждала того дня, когда окажется в Петербурге и станет его женой. Прибыла она в Россию в июне 1817 года, и жених встретил ее у пограничного шлагбаума, с обнаженной шпагой, во главе войска. Кто-то видел в этом просто исполнение ритуала, однако Шарлотта предпочитала видеть то нетерпение, которое влекло к ней влюбленного Николая и которое лишало его сил ожидать ее в Санкт-Петербурге.
Первое впечатление ее о России, об императорском дворе было враз и радостным, и пугающим. С одной стороны, все ласкали ее. С другой стороны, она побаивалась и величественную вдовствующую императрицу Марью Федоровну, и государыню Елизавету Алексеевну, жену Александра, о скандальной славе которой была уже осведомлена…
[33]
Несколько смутило Шарлотту появление некоей госпожи Екатерины Нелидовой, о которой было известно, что она была фавориткой покойного императора Павла, но при этом пользуется горячим расположением вдовствующей императрицы, будущей свекрови Шарлотты. Смущаясь перед этой некрасивой и уже очень немолодой женщиной, Шарлотта и вообразить не могла, что эта фамилия, принадлежавшая, казалось, сугубо прошлому, отзовется в будущем и причинит ей немало страданий.
