— Пошире, Лилечка, мне плохо видно, — последовало уточнение.
Пришлось чуть подвинуться и закинуть одну ногу на подлокотник кресла, слушая, как участилось дыхание Глеба в трубке. Стыд усилился, особенно когда поняла, что пикантная ситуация всё же вызвала отклик в теле. Возбуждение вспыхнуло в глубине ярким солнышком, брызнуло по венам огненными ручейками, вытесняя другие эмоции. Я почувствовала, что трусики уже влажные, и тяжело сглотнула, скривив губы в улыбке. Ну конечно. Предсказуемая реакция. Тело привыкло к удовольствию, оно его хотело в любом виде, и плевало на заморочки разума. Глеб хорошо меня выдрессировал за эти месяцы, да…
— Хорош-шо-о, — довольно протянул Самойский низким голосом. — Покажи себя, детка, — следующий приказ. — Покажи, как ты меня хочешь.
Гос-споди. Как же я ненавидела, когда он комментировал вслух, кто бы знал! А ещё сильнее ненавидела собственные эмоции, поддававшиеся на эти двусмысленные, откровенные фразочки… Мои пальцы потянулись вниз, я одной рукой отвела в сторону трусики, сильно оттянув, чтобы не мешали, а другой раздвинула мягкие складки, обнажая розовую, влажно поблёскивавшую плоть. Сглотнула, не отрывая взгляда от картинки на экране. Крайне непристойной и пошлой, но, чёрт возьми, возбуждающей, это так.
— Погладь себя, медленно, — протянул Глеб хрипло, и я едва заметно вздрогнула.
Натянутые нервы зазвенели, мышцы внутри сжались от одних только слов. Мой палец коснулся скользкой промежности, медленно, как и просили, провёл вниз, прямо по клитору, и я не удержалась от прерывистого вздоха. От прикосновения там всё вспыхнуло, тело облило жаром, и оно подалось чуть вперёд, а мой палец вернулся к чувствительной точке, мягко, едва касаясь, обвёл. Я уже и не думала, что Глеб на меня смотрит, сознание окутал туман, и возбуждение рвануло по венам жидким огнём. Словно сквозь вату услышала тихое шипение в трубке и очнулась от дурмана желания, ненадолго вынырнув из сладких грёз.
— А теперь внутрь, Ли-илечка, — тягуче произнёс Самойский, выдохнув в трубку. — Не торопись…
Ох. Взгляд не отрывался от изображения, где мой палец медленно входил в тесное, горячее, откровенно мокрое лоно. Я облизнула пересохшие губы, сдерживая стон, трогая себя уже изнутри. Ощущая, какая я там гладкая, нежная и очень чувствительная. Мышцы послушно сжались, втягивая палец, и я выгнулась, проникая глубоко, как могла, и едва не захлебнулась от острого приступа удовольствия. Боже, хорошо-то как!.. Сознание снова уплывало, я перестала контролировать себя, скользя пальцем в узком проходе, а большой лёг на горевший огнём, возбуждённый и набухший клитор. С губ сорвался тихий, протяжный стон, я запрокинула голову, чуть не выронив трубку — смотреть на экране, как самозабвенно ласкаю себя, стало невыносимо. Тело стало податливым и мягким, будто из него убрали все кости, а одежда — грубой и раздражающей. Напряжённые соски тёрлись о кружево белья, и до дрожи хотелось освободить их и тоже подарить порцию наслаждения…
— С-стоп, — повелительно бросил Глеб, прерывая мой упоительный восторг. — Снимай трусики и иди ко мне, детка.
Чёрт. Как не вовремя, а. А так хотелось нагло воспользоваться ситуацией и получить своё у него на глазах… Как я могла забыть, Глеб хотел только, чтобы я подготовила себя для него. Сволочь. Тяжело дыша, кое-как справилась с зашкаливавшими эмоциями и нехотя убрала руки от раздразненного, жарко пульсировавшего лона. От разочарования и острой неудовлетворённости подвело живот, и я стиснула зубы, не давая прорваться хныканью. Выключила камеру, положила трубку и встала, трясущимися пальцами отстегнув пояс от чулок и стянув трусики. Сразу стало легче и свободнее, хотя бы ничего не касалось нежного местечка, реагировавшего сейчас даже на малейшее прикосновение обжигающими вспышками. Не опуская юбки — смысла никакого, собственно, — вышла из-за стойки и на подгибающихся ногах подошла к кабинету, открыла дверь и вошла.
Самойский сидел в своём кресле, широко расставив ноги, уже расстегнув ширинку, и его ладонь равномерно ходила вверх-вниз по напряжённому члену. Он тоже уже приготовился… Даже снял галстук и расстегнул несколько пуговиц на рубашке, глаза блестели, и в них читалось нетерпение. Глеб молча протянул руку, не выпуская из второй член, и я приблизилась, вложила скомканные трусики, проследив, как начальник сунул моё бельё в карман. Фетишист чёртов. Уверена, ходить мне до вечера без них теперь.
— Хороша-а-а, — с явным удовольствием протянул Глеб, положил ладонь на моё бедро и притянул к себе, поставив между своих ног, а потом провёл до колена и подхватил, поднимая и ставя на сиденье. — Детка, твой запах сводит меня с ума, ты знаешь? — пробормотал он, наклонившись, и лизнул, проникнув языком между нежных складочек, собирая выступившую там влагу.
Я охнула в голос, вцепившись в его плечо и дальше отведя колено — остатки неприязни к Самойскому благополучно канули в огненную реку желания, растёкшегося по венам.
— Иди сюда.
Он ухватил за бёдра и потянул на себя, вынуждая сесть верхом и прижаться к твёрдому члену, раздвинув ноги так широко, как позволяло кресло. Чтобы удержаться, вцепилась в подлокотники, часто дыша и чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Раздразненное ласками местечко вспыхивало в такт, одаривая волнами предвкушения, и от него по коже разбегались обжигающие мурашки. Пальцы Глеба вцепились в пуговицы на пиджаке, ловко расстегнули и распахнули, а потом так же быстро справились с застёжкой на бюстике, высвободив наконец ноющую грудь с красноречиво торчавшими вершинками.
— Потрись об него, сладкая, — хрипло выдохнул Самойский, обхватив за талию и притягивая к себе.
Горячие губы накрыли кораллово-розовую горошину и резко втянули, зубы чувствительно сжали, послав жалящий импульс боли пополам с удовольствием. Я всхлипнула, послушно приподнявшись, так, что возбуждённый, болезненно чувствительный клитор скользнул вдоль каменно-твёрдого члена, а потом медленно опустилась, умирая от желания сесть сверху. Ощутить его внутри наконец, как он двигается, насаживает на себя, и заходиться от стонов и криков, стремительно уносясь к долгожданной разрядке… Чёрт. Теперь я уже хотела, чтобы Глеб оттрахал меня как следует, возбуждённая и заведённая до предела, как часовая пружина.
Самойский же решил играть по своим правилам. Не отрываясь от моей груди, терзая жёсткими ласками то один, то второй напряжённый сосок, он ухватил за запястья и завёл руки за спину. Я не сопротивлялась, прикрыв глаза и продолжая двигаться, скользя мокрыми складками вдоль горячего ствола и прижимаясь с каждым разом всё сильнее. Стремясь утолить голод, сжиравший изнутри, выжегший все мысли и желания кроме одного. Поэтому даже не отметила, в какой момент мои руки оказались связанными, судя по всему, снятым галстуком Глеба. О да, беспомощность он тоже любил… И заставил полюбить и меня. Это ощущение вносило пикантную перчинку в происходившее, и я поперхнулась воздухом, когда Самойский в очередной раз прикусил набухший сосок. Жаркая волна окатила до самых кончиков пальцев на ногах, и стон всё-таки прорвался через стиснутые зубы.
А в следующий момент ладони Глеба обхватили мою талию, приподняли и резко, жёстко опустили. Гладкая головка скользнула по промежности, и его член ворвался в меня, снова мешая боль и наслаждение. Вошёл до упора, Глеб буквально насадил на своё орудие, и замер всего на мгновение.
