В этом же весь гвоздь дела. Цедербаум и Гурвич – давно известные, многократно разоблачённые клеветники. Десятки раз говорилось об этом в зарубежной печати. <…> И после этого Цедербаум и Гурвич хотят, чтобы по ИХ почину, по ИХ клеветническому выступлению, мы согласились производить расследование С УЧАСТИЕМ тех группок, которые покрывают Цедербаума и Гурвича!!! Это – верх наглости со стороны клеветников и верх нелепости. Ни единому словечку Цедербаума и Гурвича мы НЕ ВЕРИМ. Ни на какие «расследования» тёмных слухов С УЧАСТИЕМ ликвидаторов и помогающих им группок МЫ НЕ ПОЙДЁМ. Ибо это значило бы ПОКРЫТЬ преступление Цедербаума и Гурвича, а мы раскроем его до конца перед рабочим классом.
Когда Цедербаум и Гурвич плюс их прикрыватели, бундовцы, Чхеидзе и Ко, «августовцы» и т. п., прямо или косвенно призывают нас к совместному с ними «расследованию», мы им отвечаем: Цедербауму и Гурвичу мы не верим. Честными гражданами мы их не считаем. С ними считаться мы будем, как с низкими клеветниками, только так, а не иначе. Пусть прикрыватели Цедербаума и Гурвича или слабонервные интеллигенты, верящие «слухам» этих господ, охают и ахают при мысли о буржуазном суде. Нас этим не запугаешь. Против шантажистов мы ВСЕГДА И БЕЗУСЛОВНО за буржуазную легальность буржуазного суда. Когда человек говорит: дайте 100 руб., иначе я разоблачу, что вы обманываете жену и живете с NN, – это уголовный шантаж. Мы за буржуазный суд в этом случае.
(июнь)
***
834
По поводу «взбучки», которую задали Алексинскому, я парижанам ничего не писал и не хочу писать. Но… просмотрели ли вы газетную вырезку, которую я вам послал? Крыленко был неправ: он помогал Алексинскому, который будет теперь играть роль «жертвы». Это ясно. Бойкот и общая резолюция. Это хорошо. Взбучка – плохо: теперь ВСЕ сторонние будут против Крыленко. И «нравы» в эмиграции могут стать совершенно хулиганскими, если драка станет общей… Резолюции, бойкот – это единственно подходящие меры.
(Письмо Арманд, ранее 6 июля)
835
Никогда, никогда я не писал, что я ценю только трёх женщин. Никогда!! Я писал, что самая моя безграничная дружба, абсолютное уважение посвящены только 2−3 женщинам. Это совсем другая, совсем-совсем другая вещь. Надеюсь, мы увидимся здесь после съезда и поговорим об этом. Пожалуйста, привези, когда приедешь (то есть привези с собой) все наши письма (посылать их заказным сюда неудобно: заказное письмо может быть весьма легко вскрыто друзьями). И так далее… Пожалуйста, привези все письма сама, и мы поговорим об этом.
(То же)
836
Я уверен, что ты из числа тех людей, кои развёртываются, крепнут, становятся сильнее и смелее, когда они одни на ответственном посту, – и посему упорно НЕ ВЕРЮ пессимистам, то есть говорящим, что ты… едва ли… Вздор и вздор! Не верю! Превосходно ты сладишь! Прекрасным языком твёрдо их всех расшибёшь, а Вандервельду не позволишь обрывать и кричать. (В случае чего протест формальный ко ВСЕМУ Исполнительному комитету и угроза уйти + письменный протест всей делегации).
Доклад тебе должны дать. Ты скажешь, что просишь его и ИМЕЕШЬ точные практические ПРЕДЛОЖЕНИЯ. Что может быть практичнее и деловитее? Мы свои – вы свои, там видно будет. Или примем общее или доложим, де, своим съездам, МЫ СЪЕЗДУ СВОЕЙ ПАРТИИ. (А на деле, ясно, мы РОВНО НИЧЕГО не примем.)
Гвоздь, по-моему, – доказать, что только мы партия (там блок-фикция или группки), только мы рабочая (там буржуазия, дающая деньги и одобряющая), только мы БОЛЬШИНСТВО, 4/5.
Это раз. А второе: объяснить ПОПУЛЯРНЕЕ (я бы это абсолютно не сумел без языка, а ты сумеешь), что ОК = фикция. Реальность, прикрываемая ею, ТОЛЬКО группа ликвидаторов-литераторов в Петербурге. <…>
Мы исключили в январе 1912 года группу ликвидаторов из партии. Результат? Создали ли они ЛУЧШУЮ партию?? НИКАКОЙ. У них полный распад августовского блока, – помощь буржуазии им – бегство рабочих от них. Либо принимайте наши условия, либо никакого сближения, не говоря уже об объединении. <…>
На профессиональные союзы и страховые кассы НАЛЕЧЬ посильнее: это архивлияет на европейцев. Мы не позволим ликвидаторам дезорганизовать наше прочное большинство в профсоюзах и страховых кассах!!
О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз, приветствовать тебя и пожелать успехов: я вполне уверен, что ты одержишь победу. <…>
Если тебе удастся получить первый доклад на 1−2 часа, – это почти всё. Потом остаётся «отбрыкиваться», выуживать «ихние» контрпредложения (по всем 14-ти вопросам) и заявлять: несогласны, внесём на конгресс своей партии. (Ни одного ихнего предложения не примем.)
(Письмо Арманд, 16 июля)
837
Комиссия установила, что причины ухода Лжемалиновского из Думы были именно те, которые указаны в известных заявлениях РСДР фракции и руководящего учреждения. Эти причины: крайняя нервозность, душевная усталость, болезненное затмение. Кроме того, комиссия установила, что на безрассудный шаг Лжемалиновского оказало также влияние одно чисто личное обстоятельство, никакого отношения ни к политике вообще, ни к рабочему движению, в частности, не имеющее. Подробно оглашать это обстоятельство комиссия не считает ни возможным, ни нужным. Оно касается не одного Лжемалиновского. А главное, повторяем, оно не имеет ни малейшего касательства к политической жизни и рабочему движению. <…>
В конце зимы или начале весны 1911 г. четверо московских рабочих: Плетнёв, Бронников, Быков и Козлов, сидя в тюрьме, сообщили своему товарищу по заключению Николаю Ивановичу Бухарину для передачи в местное (т.е. московское) руководящее учреждение организованных марксистов, о своих подозрениях против Лжемалиновского. Подозрения эти по существу были разобраны <следственной комиссией>, которая не могла не признать их не выдерживающими самой слабой критики, абсолютно несерьёзными.
Только крайняя неопытность и молодость названных четырёх рабочих могла вызвать то, что они, хотя бы на минуту, придавали значение подобным подозрениям. Впрочем, Н. И. Бухарин положительно заявил в своих показаниях следственной комиссии, что сами эти четверо рабочих колебались, высказывая свои подозрения лишь в предположительной, отнюдь не категорической форме. Надо ещё принять во внимание, что в Москве в то время царила прямо-таки эпидемия слухов и подозрений о провокации. Эпидемия эта характеризуется, например, таким фактом, что москвичи-марксисты Мандельштам
[84] и Калинин
[85], встречаясь, сообщали друг другу о взаимных подозрениях в провокации! Другой марксист, Бубнов, ставил тогда УСЛОВИЕМ работы прекращение разговоров о провокации – настолько эти разговоры были несерьёзны.
Во всяком случае Н. И. Бухарин выполнил поручение, данное ему товарищами в тюрьме, и передал, по выходе из неё, о подозрениях бывшему председателю следственной комиссии по провокаторским делам при московском руководящем учреждении Шулятикову. Таким образом члены организации выполнили свой партийный долг, доведя о подозрениях до сведения ответственного должностного лица при данном коллективе. Если бы эти 4 рабочих исполнили свой партийный долг и в другом отношении, т. е. не «вели частных» разговоров (попросту: не сплетничали бы), то «тёмные слухи» против Лжемалиновского не могли бы возникнуть и распространиться. <…>
