И вот история теперь со злобной иронией, которая истории свойственна, дошла до того, что после разоблачения германского империализма пришла очередь англо-французскому, который разоблачает себя до конца, и мы заявляем перед русскими, германскими, австрийскими рабочими массами: это не русские крепостные войска 1848 года! Им это даром не пройдет! Они идут подавлять народ, переходящий к свободе от капитализма, душить революцию, и мы говорим с абсолютной уверенностью, что теперь этот обожравшийся зверь так же свалится в пропасть, как свалился зверь германского империализма.
(То же)
1471
В Англии и Франции царей казнили ещё несколько сот лет тому назад, это мы только опоздали с нашим царём.
(Речь на совещании делегатов комбедов центральных губерний, 8 ноября)
1472
Левые эсеры подняли восстание. Они говорили, что в комитетах бедноты сидят лодыри, что рабочие грабят хлеб у трудовых крестьян. А мы им отвечали, что они защищают кулачьё, которое поняло, что в борьбе с Советской властью, кроме оружия, можно ещё действовать измором. Они говорили: «лодыри», – а мы спрашивали, да почему тот или иной стал «лодырем», почему он опустился, почему он обнищал, почему он спился? не из-за кулаков разве?
(То же)
1473
Вильгельм отрекся от престола. Необходимо напрячь все усилия для того, чтобы как можно скорее сообщить это немецким солдатам на Украине и посоветовать им ударить на красновские войска, ибо тогда мы вместе завоюем десятки миллионов пудов хлеба для немецких рабочих и отразим нашествие англичан, которые теперь подходят эскадрой к Новороссийску.
(Телеграмма Орловскому и Курскому губисполкомам и губкомам, 9 ноября)
Пролетарская революция и ренегат Каутский
1474
Каутский ставит вопрос таким образом, что «противоположенность обоих социалистических направлений» (то есть большевиков и не-большевиков) есть «противоположенность двух в корне различных методов: ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО и ДИКТАТОРСКОГО». <…> В этом гвоздь вопроса. В этом вся суть брошюры Каутского. И это – такая чудовищная теоретическая путаница, такое полное отречение от марксизма, что Каутский, надо признать, далеко опередил Бернштейна. Вопрос о диктатуре пролетариата есть вопрос об отношении пролетарского государства к буржуазному государству, пролетарской демократии к буржуазной демократии. Казалось бы, это ясно как день? Но Каутский, точно какой-то учитель гимназии, засохший на повторении учебников истории, упорно поворачивается задом к ХХ веку, лицом к XVIII, и в сотый раз, невероятно скучно, в целом ряде параграфов, жуёт и пережёвывает старьё об отношении буржуазной демократии к абсолютизму и средневековью! Поистине, точно во сне мочалку жуёт! Ведь это же значит решительно не понять, что к чему. Ведь только улыбку вызывают потуги Каутского представить дело так, будто есть люди, проповедующие «презрение к демократии» и т. п. Такими пустячками приходится затушевывать и запутывать вопрос Каутскому, ибо он ставит вопрос по-либеральному, о демократии вообще, а не о БУРЖУАЗНОЙ демократии, он избегает даже этого точного, классового понятия, а старается говорить о «досоциалистической» демократии. Почти треть брошюры, 20 страниц из 63, занял наш водолей болтовнёй, которая очень приятна для буржуазии.
1475
Каутский знает Маркса почти наизусть, так что, судя по всем писаниям Каутского, у него в письменном столе или в голове помещён ряд деревянных ящичков, в которых всё написанное Марксом распределено аккуратнейшим и удобнейшим для цитирования образом.
1476
Каутский пишет: «Маркс, к сожалению, упустил указать подробнее, как он представляет себе эту диктатуру…» (Насквозь лживая фраза ренегата, ибо Маркс и Энгельс дали именно ряд подробнейших указаний, которые умышленно обходит начётчик в марксизме Каутский.) «…Буквально слово диктатура означает уничтожение демократии. Но, разумеется, взятое буквально это слово означает также единовластие одного отдельного лица, не связанного никакими законами. Единовластие, которое отличается от деспотизма тем, что оно мыслится не как постоянное государственное учреждение, а как преходящая мера крайности. Выражение „диктатура пролетариата“ следовательно, не диктатура одного лица, а одного класса, уже исключает, что Маркс имел в виду при этом диктатуру в буквальном смысле слова. Он говорил здесь не о ФОРМЕ ПРАВЛЕНИЯ, а о СОСТОЯНИИ, которое по необходимости должно наступить повсюду там, где пролетариат завоевал политическую власть. Что Маркс здесь не имел в виду формы правления, это доказывается уже тем, что он держался взгляда, что в Англии и в Америке переход может совершиться мирно, следовательно, путем демократическим».
Мы нарочно привели полностью всё это рассуждение, чтобы читатель мог ясно видеть, какими приёмами оперирует «теоретик» Каутский. Каутский пожелал подойти к вопросу таким образом, чтобы начать с определения «СЛОВА» диктатура. Прекрасно. Подойти любым образом к вопросу – священное право всякого. Надо только отличать серьёзный и честный подход к вопросу от нечестного. Кто хотел бы серьёзно отнестись к делу при данном способе подхода к вопросу, тот должен бы дать СВОЁ ОПРЕДЕЛЕНИЕ «слова». Тогда вопрос был бы поставлен ясно и прямо. Каутский этого не делает. «Буквально, – пишет он, – слово диктатура означает уничтожение демократии».
Во-первых, это не определение. Если Каутскому угодно уклоняться от дачи определения понятию диктатура, к чему было выбирать данный подход к вопросу? Во-вторых, это явно неверно. Либералу естественно говорить о «демократии» вообще. Марксист никогда не забудет поставить вопрос: «для какого класса?». Всякий знает, например, – и «историк» Каутский знает это тоже, – что восстания или даже сильные брожения рабов в древности сразу обнаруживали сущность античного государства, как ДИКТАТУРЫ РАБОВЛАДЕЛЬЦЕВ. Уничтожала ли эта диктатура демократию СРЕДИ рабовладельцев, ДЛЯ них? Всем известно, что нет. «Марксист» Каутский сказал чудовищный вздор и неправду, ибо «забыл» о классовой борьбе… <…>
Подобно слепому щенку, который случайно тычет носом то в одну, то в другую сторону, Каутский нечаянно наткнулся здесь на ОДНУ верную мысль (именно, что диктатура есть власть, не связанная никакими законами), но определения диктатуры ВСЁ ЖЕ НЕ ДАЛ и сказал, кроме того, явную историческую неправду, будто диктатура означает власть одного лица. Это и грамматически неверно, ибо диктаторствовать может и кучка лиц, и олигархия, и один класс, и т. д. Дальше Каутский указывает отличие диктатуры от деспотизма, но, хотя его указание явно неверно, останавливаться на нём мы не будем, ибо это совершенно не относится к интересующему нас вопросу. Известна склонность Каутского от ХХ века поворачиваться к ХVIII, а от ХVIII к античной древности, и мы надеемся, что, добившись диктатуры, немецкий пролетариат учтёт эту склонность, посадив, скажем, Каутского гимназическим учителем древней истории. От определения диктатуры пролетариата отлынивать посредством умствований о деспотизме есть либо крайняя глупость, либо весьма неискусное мошенничество.
