(То же)
1773
Мы понимаем ту ненависть, которой проникнута душа поляка, и мы им говорим, что никогда ту границу, на которой стоят теперь наши войска, – а они стоят гораздо дальше, чем живёт польское население, – мы не перейдём. И мы предлагаем на этой основе мир, потому что мы знаем, что это будет громадное приобретение для Польши. Мы не хотим войны из-за территориальной границы, потому что мы хотим вытравить то проклятое прошлое, когда всякий великоросс считался угнетателем.
(То же)
1774
Теперь уже слово «диктатура» может испугать людей только совсем тёмных, если только такие ещё остались в России.
(То же)
1775
В течение нескольких лет Россия достигнет той культуры, которую наши пленные видели в Германии.
(То же)
1776
По-моему, Вы должны «загонять» их ПРАКТИЧЕСКИМИ поручениями: Гурвич – САНУЧАСТКИ, Цедербаум – контроль за СТОЛОВЫМИ.
(Письмо Розенфельду, март)
1777
Заявление Чичерина о выезде за границу ставило условием сдачу белого правительства, но оно сбежало. Выездов за границу пока не разрешайте. Арестованных офицеров используйте для труда. Остающихся на свободе – для той же цели. Телеграмма Склянского № 49/ш о направлении части их в центр остаётся в силе.
(Телеграмма М. Кузьмину, 5 марта)
1778
Теперь к нам присоединились массы крестьянства Сибири, где крестьяне имеют излишки хлеба, где они развращены капитализмом, держатся за старинную свободу торговли и считают своим священным правом, в этом отношении их сбивают меньшевики и эсеры, – это уж их печальная участь, да больше им и делать нечего, – считают своим священным долгом осуществлять свободную торговлю хлебными излишками, думая, что это право за ними может быть оставлено. <…> Наше отношение к ним есть отношение войны. <…> Они не могут быть уничтожены в один год, для их уничтожения нужен длительный ряд лет, нужно организованное упорство, применение в течение долгого времени упорной, неуклонной шаг за шагом работы, непрестанной повседневной борьбы.
(Речь на заседании Моссовета, 6 марта)
1779
Мы должны во что бы то ни стало стереть с лица земли следы политики меньшевиков и эсеров, которая говорит о свободе личной и т. д., потому что эта политика обрекает нас на голод.
(То же)
1780
С весны мы должны осуществить контроль рабочих масс. Мы должны провести это относительно тех огородников, которые расселены вокруг Москвы и которые, пользуясь тем, что рядом живёт голодный брат, кладут себе в карман миллионы. Благодаря тому, что всякий богатый огородник может наживать на своём бедном соседе невероятные деньги, получается безобразная несправедливость, допустить которую мы не можем.
(То же)
1781
В рабочую инспекцию мы должны привлечь самых боязливых и неразвитых, самых робких рабочих и должны двинуть их вверх.
(То же)
1782
Посмотрите, как распространяются во всём мире наши уродливые слова, вроде слова «большевизм».
(Речь на торжественном заседании Моссовета, посвящённом годовщине III Интернационала, 6 марта)
1783
После очистки многих русских городов от этой нечисти собрана их литература и перевозится в Москву. Можно просмотреть писания русских интеллигентов вроде Чирикова или буржуазных мыслителей вроде Е. Трубецкого, и любопытно посмотреть, как они, помогая Деникину, рассуждают об Учредительном собрании, о равенстве и т. п.
(То же)
1784
Во французской газете опубликовывались документы бывшего австрийского императора Карла, который в 1916 году предлагал Франции заключить мир. Теперь его письмо опубликовано, и рабочие обращаются к лидеру социалистов, к Альберу Тома, и спрашивают: вы были тогда в правительстве, и вашему правительству предлагали мир. Что вы тогда делали? Когда спросили об этом Альбера Тома, он промолчал.
(То же)
1785
Война между Англией, которая награбила колоний, и Францией, которая считает себя обойдённой, неизбежна.
(То же)
1786
Нельзя ли сибирских пленных и офицеров вывезти на Урал и поставить на работы по углю и лесу?
(Телеграмма Бронштейну, 7 марта)
1787
И вы знаете, когда без тысяч бывших офицеров, генералов, полковников мы пробовали создать два года тому назад Красную Армию, то получилась партизанщина, разброд, получилось то, что мы имели 10−12 миллионов штыков, но ни одной дивизии; ни одной годной на войне дивизии не было, и мы неспособны были миллионами штыков бороться с ничтожной регулярной армией белых. Этот опыт дался нам кровавым путём, и этот опыт надо перенести в промышленность.
(Речь на III съезде рабочих водного транспорта, 15 марта)
1788
Ведь с чего мы начинали, кто был во главе? – Крыленко, Дыбенко, Подвойский до Бронштейна, и мы с этой <военной> коллегией были, и если нас дули Колчак и Деникин, то почему? Потому что мы, когда нас сидело 7 человек, должны были учиться 2 года, и от этого перешли к единоначалию. С этим считаться надо или нет? Это – пустяк, двухлетнюю историю республики взяли и зачеркнули. Почему? Не нравится она? Переделайте сначала. А что такое Рыков – Чупсовобор (чрезвычайный уполномоченный советской обороны), и Рыков стал вытягивать единолично. Вы не знаете свою историю, историю своего ВСНХ и Советской республики. История говорит: от коллегиальности рабочих переходили к десяткам, ломали шею, и Колчак нас дул, и хорошо делал, что дул, ибо мы кое-чему научились и научились, что коллегиальность надо взять в ежовые рукавицы.
(Речь на заседании коммунистической фракции ВЦСПС, 15 марта)
1789
Только что пришло известие из Германии, что в Берлине идет бой и спартаковцы завладели частью города. Кто победит, неизвестно, но для нас необходимо максимально ускорить овладение Крымом, чтоб иметь вполне свободные руки, ибо гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на Запад на помощь коммунистам.
(Телеграмма Джугашвили, 17 марта)
1790
Работа ЦК за отчётный год велась в смысле текущей повседневной работы двумя выбранными на пленуме ЦК коллегиями – Организационным бюро ЦК и Политическим бюро ЦК, причём, для согласования и последовательности решений того и другого учреждения, секретарь входил в оба бюро. Дело сложилось таким образом, что главной настоящей задачей Оргбюро было распределение партийных сил, а задачей Политического бюро – политические вопросы. Само собою понятно, что это разделение до известной степени искусственно, понятно, что никакой политики нельзя провести, не выражая её в назначении и перемещении. Следовательно, всякий организационный вопрос принимает политическое значение, и у нас установилось на практике, что достаточно заявки одного члена ЦК, чтобы любой вопрос, в силу тех или иных соображений, рассматривался как вопрос политический. Попытка иначе разграничить деятельность ЦК едва ли была целесообразна и на практике едва ли достигла бы цели.
