2262
Некоторые из сменовеховцев прикидываются коммунистами, но есть люди более прямые, в том числе Устрялов. Кажется, он был министром при Колчаке. Он не соглашается со своими товарищами и говорит: «Вы там насчет коммунизма как хотите, а я утверждаю, это у них не тактика, а эволюция». Я думаю, что этот Устрялов этим своим прямым заявлением приносит нам большую пользу. Нам очень много приходится слышать, мне особенно по должности, сладенького коммунистического вранья, «комвранья», кажинный день, и тошнёхонько от этого бывает иногда убийственно. И вот, вместо этого «комвранья» приходит номер «Смены Вех» и говорит напрямик: «У вас это вовсе не так, это вы только воображаете, а на самом деле вы скатываетесь в обычное буржуазное болото, и там будут коммунистические флажки болтаться со всякими словечками». Это очень полезно, потому что в этом мы видим уже не простой перепев того, что мы постоянно кругом себя слышим, а просто классовую правду классового врага. Такую вещь очень полезно посмотреть, которая пишется не потому, что в коммунистическом государстве принято так писать или запрещено иначе писать, а потому, что это действительно есть классовая правда, грубо, открыто высказанная классовым врагом. «Я за поддержку Советской власти в России, – говорит Устрялов, хотя был кадет, буржуа, поддерживал интервенцию, – я за поддержку Советской власти, потому что она стала на дорогу, по которой катится к обычной буржуазной власти». <…> Такие вещи, о которых говорит Устрялов, возможны, надо сказать прямо. История знает превращения всяких сортов; полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества – это вещь в политике совсем не серьёзная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если небольшое число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом людей обращаются не слишком вежливо. <…>
Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики.
2263
Экономической силы в руках пролетарского государства России совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает? Ясное дело, чего не хватает: не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет. Но если взять Москву – 4700 ответственных коммунистов – и взять эту бюрократическую махину, груду, – кто кого ведёт? Я очень сомневаюсь, чтобы можно было сказать, что коммунисты ведут эту груду. Если правду говорить, то не они ведут, а их ведут. Тут произошло нечто подобное тому, что нам в детстве рассказывали по истории. Нас учили: бывает, что один народ завоюет другой народ, и тогда тот народ, который завоевал, бывает завоевателем, а тот, который завоёван, бывает побеждённым. Это очень просто и всем понятно. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побеждённого, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю. Не вышло ли нечто подобное в столице РСФСР и по получилось ли тут так, что 4700 коммунистов (почти целая дивизия, и все самые лучшие) оказались подчиненными чужой культуре? Правда, тут может как будто получиться впечатление, что у побежденных есть высокая культура. Ничего подобного. Культура у них мизерная, ничтожная, но все же она больше, чем у нас. Как она ни жалка, как ли мизерна, но она больше, чем у наших ответственных работников-коммунистов, потому что у них нет достаточного уменья управлять. Коммунисты, становясь во главе учреждений, – а их иногда нарочно так подставляют искусно саботажники, чтобы получить вывеску-фирму, – зачастую оказываются одураченными.
2264
Построить коммунистическое общество руками коммунистов, это – ребячья, совершенно ребячья идея. <…> Это – самая неважная часть дела, если мы эксплуататора обезвредим, ударим по рукам и обкорнаем. Это надо делать. И наше Госполитуправление, и наши суды должны делать это не так вяло, как делают до сих пор, а помнить, что они – пролетарские суды, окружённые врагами всего мира. Это нетрудно, этому в основном мы научились. Тут должен быть произведён некоторый нажим, но это легко. А вторая часть победы – чтобы некоммунистическими руками строить коммунизм.
2265
Управляет у нас единственная правительственная партия, и жаловаться члену партии запретить нельзя. Поэтому из Совнаркома тащат всё в Политбюро. Тут была также большая моя вина, так как многое по связи между Совнаркомом и Политбюро держалось персонально мною. А когда мне пришлось уйти, то оказалось, что два колеса не действуют сразу, пришлось нести тройную работу Розенфельду, чтобы поддерживать эти связи. Так как в ближайшее время мне едва ли придётся вернуться к работе, то все надежды переносятся на то, что теперь имеются ещё два заместителя – т. Цюрупа, который немцами очищен, и т. Рыков, который ими совсем великолепно очищен. Оказывается, даже Вильгельм, император германский, нам пригодился, – я этого не ожидал. Он имел доктора-хирурга, этот доктор оказался лечащим т. Рыкова и вырезал ему худшую его часть, оставив её в Германии, и оставил ему лучшую часть и прислал эту часть т. Рыкова совершенно очищенной к нам. Если этот способ будет применяться и дальше, то это будет совсем хорошее дело.
(27 марта)
***
2266
Если крестьянину необходима свободная торговля в современных условиях и в известных пределах, то мы должны её дать, но это не значит, что мы позволим торговать сивухой. За это мы будем карать. Это не значит, что мы разрешим торговать политической литературой, которая называется меньшевистской и эсеровской и которая вся содержится на деньги капиталистов всего мира. Вот о чём я говорил, когда я упомянул о пулемётах, и тов. Шляпников должен был это понять. То, что он говорит, это – пустяки! Никого вы этим не запугаете и никакого сострадания к себе не возбудите! (В зале аплодисменты. Смех.) Бедный Шляпников! Ленин собрался на него пулемёты выставлять. Речь идет о партийных мерах воздействия, а вовсе не о каких-то пулемётах. О пулемётах речь идет для тех людей, которые у нас теперь называются меньшевиками, эсерами и которые делают выводы о том, что вы, мол, говорите об отступлении к капитализму и мы говорим то же: мы с вами согласны! Мы это слышим постоянно, и за границей идёт гигантская агитация, что большевики хотят меньшевиков и эсеров держать в тюрьмах, а сами допускают капитализм. Конечно, капитализм мы допускаем, но в тех пределах, которые необходимы крестьянству. Это нужно! Без этого крестьянин жить и хозяйничать не может. А без эсеровской и меньшевистской пропаганды он, русский крестьянин, мы утверждаем, жить может. А кто утверждает обратное, то тому мы говорим, что лучше мы все погибнем до одного, но тебе не уступим! И наши суды должны всё это понимать. Когда мы переходим от ВЧК к государственно-политическим судам, то надо сказать на съезде, что мы не признаем судов внеклассовых. У нас должны быть суды выборные, пролетарские, и суды должны знать, ЧТО мы допускаем. Члены суда должны твердо знать, ЧТО такое государственный капитализм.
(Речь на XI съезде РКП (б), 28 марта)
