Грустно, чёрт побери, снова вернуться в проклятую Женеву, да ничего не поделаешь!
(Письмо Луначарскому, 13 января)
418
Мы уже несколько дней торчим в этой проклятой Женеве. Гнусная дыра, но ничего не поделаешь. Приспособимся.
(Письмо сестре Марии, 14 января)
419
Все интеллигентские, мещанские элементы бросают партию; отлив интеллигенции громадный. Остаются чистые пролетарии без возможности открытых сборов. Следовало бы объяснить это Фелзу, втолковать ему, что условия эпохи II Думы, когда заключался заём, были совсем иные, что партия, конечно, заплатит свои долги, но требовать их ТЕПЕРЬ невозможно, немыслимо, что это было бы ростовщичеством и т. д. Надо убедить англичанина. Денег он едва ли получить сможет. Скандал ни к чему не поведёт.
(Письмо Ф. Ротштейну, 29 января)
420
Наши швейцарские товарищи несомненно проявляют значительный интерес к аресту Семашко. Все русские товарищи, знающие его, твердо убеждены в том, что он ни в малейшей степени не причастен к тифлисской «экспроприации» и не мог быть причастен к ней. И не только лишь потому, что последний съезд (Лондонский) нашей партии решительно отверг это «средство борьбы», но и потому, что д-р Семашко с февраля 1907 г. непрерывно проживал в Женеве и занимался литературной деятельностью.
(Письмо в редакцию газеты «Berner Tagwacht», 2 февраля)
421
Ну и удружил! Дать адрес и связи меньшевику Мандельбергу. Это верх наивности. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ Мандельберга Н Е подпускать на версту, а если уже сделали эту глупость, то отберите у него адрес и надуйте его.
(Письмо Алексинскому, 2 февраля)
422
Значение интеллигентской публики в нашей партии падает: отовсюду вести, что интеллигенция БЕЖИТ из партии. Туда и дорога этой сволочи. Партия очищается от мещанского сора. Рабочие больше берутся за дело. Усиливается роль профессионалов-рабочих. Это всё чудесно, и я уверен, что «пинки» Ваши в том же смысле разуметь надлежит.
(Письмо Горькому, 7 февраля)
423
Следующий сюжет философия. Я очень сознаю свою неподготовленность к этой области, мешающую мне выступать публично. Но, как рядовой марксист, я читаю внимательно наших партийных философов, читаю внимательно эмпириомониста Малиновского и эмпириокритиков Руднева, Луначарского и др. – и ВСЕ мои симпатии ОНИ толкают К ПЛЕХАНОВУ! Надо же иметь физическую силу, чтобы не давать себя увлечь настроению, как делает Плеханов! Тактика его – верх пошлости и низости. В философии он отстаивает правое дело. Я – за материализм против «эмпирио-» и т. п. Можно ли, должно ли связывать философию с направлением партийной работы? с большевизмом? Думаю, что теперь этого делать нельзя. Пусть наши партийные философы поработают ещё некое время над теорией, поспорят и… ДОговорятся. Я бы стоял пока за отделение ТАКИХ философских споров, как между материалистами и «эмпирио-», от цельной партийной работы.
(То же)
424
Шовинисты работают. <…> Усиливаются нападки российской печати на Германию, которая будто бы натравливает Турцию на Россию. Кампания ведётся не только в русской, но и во французской печати – о подкупе которой российским правительством так кстати напомнил недавно один социал-демократ в Думе.
(«Политические заметки», 13 февраля)
425
Особенность русской буржуазной революции состоит в том, что революционную политику в основном вопросе революции, в аграрном, ведут черносотенцы и крестьяне с рабочими. Либеральные же адвокаты и профессора защищают нечто самое безжизненное, нелепое и утопичное: примирение двух противоположных взаимоисключающих методов ЛОМКИ того, что отжило, и притом такое примирение, чтобы ломки вообще не было. Либо победа крестьянского восстания и полная ломка старого землевладения на пользу обновлённого революцией крестьянства, т. е. конфискация помещичьей земли и республика. Либо столыпинская ломка, которая тоже обновляет, на деле обновляет и приспособляет к капиталистическим отношениям старое землевладение, но только всецело в интересах помещиков, ценою безграничного разорения крестьянской массы, насильственного изгнания её из деревень, выселения, голодной смерти, истребления тюрьмой, ссылкой, расстрелами и пытками всего цвета крестьянской молодежи.
(То же)
426
В № 20 «Neue Zeit» в предисловии неизвестного нам переводчика статьи А. Малиновского об Эрнсте Махе мы прочитали следующее: «в русской социал-демократии обнаруживается, к сожалению, сильная тенденция сделать то или иное отношение к Маху вопросом фракционного деления в партии. Очень серьёзные тактические разногласия большевиков и меньшевиков обостряются спором по вопросу, совершенно, по нашему мнению, с этими разногласиями не связанному, именно: согласуется ли марксизм в теоретико-познавательном отношении с учением Спинозы и Гольбаха, или Маха и Авенариуса?».
До поводу этого редакция «Пролетария», как идейная представительница большевистского течения, считает необходимым заявить следующее. В действительности этот философский спор фракционным не является и, по мнению редакции, быть не должен; всякая попытка представить эти разногласия, как фракционные, ошибочна в корне. В среде той и другой фракции есть сторонники обоих философских направлений.
(Заявление редакции «Пролетария», 13 февраля)
427
Я думаю, что кое-что из возбуждённых Вами вопросов о наших разногласиях – прямо недоразумение. Уж, конечно, я не думал «гнать интеллигенцию», как делают глупенькие синдикалисты, или отрицать её необходимость для рабочего движения. По всем ЭТИМ вопросам у нас НЕ МОЖЕТ быть расхождения.
(Письмо Горькому, 13 февраля)
428
Летом и осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Малиновским, как БЕКИ, и заключили тот молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок, который просуществовал всё время революции и дал нам возможность совместно провести в революцию ту тактику революционной социал-демократии (= большевизма), которая, по моему глубочайшему убеждению, была единственно правильной.
Философией заниматься в горячке революции приходилось мало. В тюрьме в начале 1906 г. Малиновский написал ещё одну вещь, – кажется, III выпуск «Эмпириомонизма». Летом 1906 г. он мне презентовал её и я засел внимательно за неё. Прочитав, озлился и взбесился необычайно: для меня ещё яснее стало, что он идёт архиневерным путём, не марксистским. Я написал ему тогда «объяснение в любви», письмецо по философии в размере трёх тетрадок. Выяснял я там ему, что я, конечно, РЯДОВОЙ МАРКСИСТ в философии, но что именно его ясные, популярные, превосходно написанные работы убеждают меня окончательно в его неправоте по существу и в правоте Плеханова. Сии тетрадочки показал я некоторым друзьям (Луначарскому в том числе) и подумывал было напечатать под заглавием: «Заметки рядового марксиста о философии», но не собрался. Теперь жалею о том, что тогда тотчас не напечатал. Написал на днях в Питер с просьбой разыскать и прислать мне эти тетрадки.
